Даже сейчас, в авитаминозном мраке вечера ранней весны, в парикмахерской было два посетителя.
Стригли тут, конечно, не задешево. Но это был тот самый случай, когда понты действительно дороже денег.
Черский невольно засмотрелся на это зрелище. В принципе, он мог себе позволить одну недешевую стрижку, потому что все равно тратил деньги в последний раз. Но была неодолимая преграда: стричься ему просто не хотелось. Поэтому он просто стоял и любовался, хоть и чувствовал кожей, что когда он все-таки дойдет до логова в Валунах, на него опять набросятся те самые мысли.
Посетители в парикмахерской были.
А вот, кстати, и еще один!
Он был моложе и ниже Черского, в какой-то потертой куртке и коротко стриженный. От него почему-то немного пахло бензином. Сначала Черский удивился: этому деятелю стрижка явно не требовалось. Но вот отсвет из витрины лег на его лицо, и теперь можно было разглядеть застывшую на нем одержимую злую гримасу.
И это лицо казалось особенно страшным именно своей неподвижностью. Такой обязательно что-то устроит.
Но Черский опять не успел. Молодой и пронырливый уже успел проскользнуть внутрь – так что журналисту оставалось только наблюдать, чем это кончится.
Навстречу ему вышла администраторша – низенькая, в сером жакете и с густыми черными волосами, завязанными в тяжелый хвост.
– Здравствуйте, – произнесла она и заулыбалась, – добро пожаловать в нашу парикмахерскую.
– Ну да, парикмахерская, – человек посмотрел на нее с презрением. – А почему она называется «Агент»?
– Ну, мы долго подбирали название… Хотели сначала «Чекист» назвать. Ну, вы понимаете, Штирлиц, какой-то подтянутый, ухоженный, четкий такой человек. Все-таки агенты сейчас в основном по продаже недвижимости.
– Это не имеет значения, – отрезал незваный гость.
Администраторша замерла.
А как тут не замрешь?
Если не имеет значения – то зачем спрашивал?
– Раньше вы могли творить свои дела, – сурово произнес он, – но теперь козни вашего брата раскрыты. Национальное возрождение после веков кровавой коммунистической диктатуры – то, чего вы больше всего боялись. Народ вынес вам свой приговор. Народ не будет ждать решения суда, или пока эти совковые чиновники что-то решат. Решение уже принято. Вас ждет смерть! Смерть вам всем! Вам не место на этой земле. Это наша земля! И она станет нашей, когда мы хорошенько польем ее вашей кровью! Готовьтесь, русские свиньи, готовьтесь! Расселись здесь, как у себя дома!
– Нам очень жаль, что вам не понравилось…
Но незваный гость ее не слушал.
Он даже не стал ей угрожать.
Он просто развернулся на каблуках, шагнул на улицу. Не прерывая движения, схватил ту самую высокую и узкую металлическую урну – она оказалась удивительно легкой – и швырнул прямо в ближнее зеркало.
Послышался такой оглушительный звон, словно кто-то обрушил целый стеклянный дворец. Зеркало лопнуло уродливой черной звездой, осыпая осколками зеркальный столик. Оба посетителя смотрели на это в ужасе, а за их спиной в таком же ужасе замерли парикмахерши в нарядных фартучках.
Единственный, на кого это, казалось, не произвело впечатления – это сам незваный гость. Как ни в чем не бывало, он зашагал по проспекту, потом нырнул в мрак подворотни – и там пропал.
«Тоже мне, Гаврош выискался», – подумал Черский, глядя ему вслед и вспоминая роман Гюго – главным образом для того, чтобы не взорваться на месте.
Он понимал, что перед ним было зло. Чистое, бесстыжее, какое входит в детей в определенном возрасте – именно поэтому Черский так боялся заводить детей.
