«Наши» – под этим подразумевались те, которые продали душу Ламии, демонице, взимавшей плату человеческой кровью. Я знаю, что были в кланах Воронов и Темных любители отдать ей душу и стать последователями, взамен получая то, что хотели.
Я морщусь от сказанного Сопатычем. Это даже хорошо, что девушка обкурена до бессознательного состояния, значит, она не будет помнить всей этой дряни. Владик бурчит, чтобы я присмотрела за анорексичкой, а сам уходит куда-то.
– Смотри-ка, они все-таки порезали ее, – доносится из угла женский голос. Я поворачиваюсь и вижу Лику с той девицей, у которой красные волосы.
– Да нет! Она сама сделала. Слышала, как рассказывал Сопатыч.
– Идиотка, – Лика издевается над смертной. – Как думаешь, она что-нибудь чувствует сейчас? Или ничего?
– Зачем тебе?
Лика закуривает обычную сигарету и взглядом указывает на нее красноволосой.
– Проверим? Прижжем сигареткой?
И обе, словно звери, со страшным взглядом идут к смертной.
– Не троньте ее! – Я вылезаю из своей засады и преграждаю путь к девушке.
– Ты еще кто такая? – девица с красными волосами смотрит на меня вызывающе и самоуверенно. Я же чувствую, как во мне поднимается страх. Ведь я не ведьма сейчас, так же беззащитна, как эта анорексичка на полу, и не смогу дать отпор этим двум Химерам.
– Это Шувалова, – говорит Лика, которая внезапно присмирела при виде меня.
– Кто?
– Шувалова. Одна из близняшек. Я тебе рассказывала.
– А-а-а! Наша панацея? Или оружие массового поражения?
– Да тихо ты! – шикает на нее Лика, одергивая за руку. – Чего тебе?
Она обращается так, будто не обо мне сейчас речь шла.
– Я сказала: оставьте в покое смертную.
– Да мы ее пальцем не тронем!
Эта, с красными волосами, начинает хохотать, будто Лика сказала потрясающую шутку. Притом заходится в смехе так, что начинает утирать слезы.
– Оставьте ее и уходите, – я стараюсь говорить тихо, твердо и уверенно, не показывая страха.
– Э-э-э! Очумела, что ли? – красноволосая все никак не может угомониться: ее кидает из крайности в крайность. Теперь она возмущается, будто я оскорбила ее самыми непристойными словами.
– Успокойся, Даш! – Лика одергивает свою подружку. – Хорошо, как скажешь, детка, мы уйдем! Смотри, уже уходим!
Она, ошалело улыбаясь, поворачивается и тащит Дашу к выходу. По пути к двери я все еще слышу их обсуждение:
– Да кто она такая? Раскомандовалась! Я ее вмиг в порошок сотру!
– Заткнись, дура. Она из высших. Ее Марго облизывает, как кошка своих котят. На нее работает Кукольник…
Слово звучит подобно выстрелу. Сразу вспоминаю ночной разговор с Кевином. Да кто он такой, этот Кукольник? Кажется, еще там был какой-то Психолог…
– Чего стоишь, рот разинула? – Нина незаметно оказывается рядом. В руках держит тонкую серенькую брошюрку, напоминающую цветом и форматом школьный орфографический словарь.
– Нина, сделаешь одолжение?
– Какое?
– Мне нужно узнать кое-что. Мне нужна правда.
Нина жует жвачку, громко чавкая, с открытым ртом. От этого становится похожей на человека с ЗПР: стеклянный взгляд, механическое пережевывание, большой открытый лоб из-за косичек, которые заплела сегодня.
– Окей. Кого будем расспрашивать?
Субботина никогда мне не отказывала в даре, как и я ей. При этом все делала бескорыстно. В этом и заключалось ее понятие дружбы. Она никогда ничего не просила у меня взамен. Так же и я, хотя мы обе не ночевали друг у друга, не сплетничали о парнях, не обменивались сообщениями – короче, не делали того, что обычно делают подруги. Мы с ней скорее напарницы, боевые товарищи.
