– Ничего… Просто так пришли, – я смущенно отвожу глаза, желая провалиться на месте.
– Вот и чай готов! Ты присаживайся, мам. Что как неродная на своей кухне?
– Прекрати, – шикаю я на Варю, наблюдая, как в ней просыпается совесть: на секунду она отводит глаза, справляясь с эмоциями. На краткое мгновение я вижу на ее лице боль. – Какая милая собачка. Можно? – спрашиваю у мамы разрешения дотронуться до питомца. Та недоверчиво позволяет. Песик нежно обнюхивает мою руку, виляя своим игрушечным хвостиком. Шерсть приятная на ощупь, мягкая, действительно, плюшевая. Я не сдерживаю улыбку.
– Как ее зовут?
– Нора, – мамин голос безлик и терпелив.
– А у нас Аня замуж выходит! – Варя весела, пытается быть беззаботной.
– Поздравляю… За кого? – спрашивает мама из вежливости, присаживаясь за стол. И вот сидим мы, все Шуваловы, в сборе; точнее, остатки семьи – острый рыбий скелет.
– За американца, хоть и русского: родители эмигранты. Будет жить в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.
Мне не нравится, что Варя говорит за меня, но не хочется перечить.
– А ты? – мама кидает злобный взгляд на сестру. Та жмет плечами.
– Есть один. Англичанин. Но, наверное, переберемся жить в Италию.
Я смотрела на Варю во все глаза: у них с Кевином все так серьезно? Или она специально тут придумывает ради мамы?
– Вы с Кевином все решили? – не удерживаюсь я и задаю вопрос.
Варя жмет плечами, и я понимаю, что серьезно. Если не решено, то обсуждали.
– Как у тебя дела? Где работаешь? Ты замужем? – Я пытаюсь быть вежливой и милой, поворачиваясь к маме. Она изящно откидывает прядь волос, они у нее очень длинные, до самой поясницы. Мне всегда хотелось дотронуться до них, в детстве мама иногда даже позволяла.
– Работаю. Директор бутика. Замужем. – Словно специально, мама начинает кормить собаку макарунами вместо того, чтобы полакомиться самой. Хотя уверена, несмотря на то, что она знакома с подобными пирожными, именно эти вкуснее всех. От них просто исходит аромат миндаля.
– Дети? – я спрашиваю, наблюдая, как Варя рефлекторно дернула рукой от неприятной темы.
– Нет. После вас у меня никого не было, – она отвечает немного дерзко, в ее тоне проскальзывают Варины нотки.
Я киваю в ответ. Сестра говорит, что мама не раз делала аборты. Мне все равно. Я до сих пор не понимаю, почему мы к ней тянемся, когда ей всегда было откровенно плевать на нас? Как-то один ее сожитель пытался изнасиловать Варю, та врезала ему, плюс еще покалечила даром. Так вот, даже тогда мама считала нас виноватыми, она не жалела Варю, а после того, как та проявила ведьмовские способности, вовсе возненавидела и считала опасной. Я смотрю на свою близняшку, сестра нервно щелкает ногтями – наша с ней привычка. Знаю, что ее распирает спросить маму, за что она так с нами, почему всегда деньги были любимее дочерей, почему не сдала в детдом, в конце концов, раз мы так ей были не нужны? Вопросы жгут, давят на нас обеих, изменяя и ломая наши жизни. Какими мы были бы, если бы она нас любила?
– Мужу сколько лет? – Варя решает разорвать нависшую тягостную тишину.
– Двадцать шесть. А что? – мама изгибает бровь, мол, ну, давай, съязви.
– Ничего. Практически вдвое моложе тебя. Да и ровесник Аниному Виктору. – Варя уже не смотрит на нее, а лишь разочарованно вертит в своих пальцах пирожное. Видно, эффект от нашей встречи не оправдал вложенных усилий на подготовку: мама, как всегда, ничего не заметила.
