Поднявшись ранним утром, чтобы побегать с Анькой, которая уже разминалась под моим окном, я в который раз спрашивала себя – зачем мне это надо. И каждый раз отвечала – затем, что весело. Правда, Анька, видимо, считала, что готовит меня к Олимпиаде, поэтому добросовестно гоняла по всему стадиону. В это утро он не был пустынным, как обычно. По кругу уже носился еще один сумасшедший. Анька, вдруг обеспокоившись впервые в жизни своим внешним видом, начала плевать в ладошку и прихлопывать ею свои непокорные вихры, а потом спрашивать меня, не облупился ли у нее нос. Обескураженная Анькиным поведением, я заверила ее, что у нее облупился не только нос, но и другие органы лица. Немного скиснув, Анька послюнявив палец, растерла им все лицо и с надеждой спросила:
– А теперь?
Глядя в умоляющие Анькины растопыренные глаза на частично обмусляканном лице, я совершенно честно ответила:
– Ты еще никогда так не блестела.
Анька зарделась от удовольствия и понеслась догонять бегуна. Я немного удивилась тому, что она побежала не кроссом, как обычно, а нелепо виляя задом и оттопырив в сторону мизинцы, будто собиралась пить чай из фарфоровой чашечки на светском рауте. Сидя на лавке и довольно впитывая в себя ласковые лучи только проснувшегося солнышка, я наблюдала, как двое спортивных людей наматывают третий круг, мило беседуя и глупо хихикая.
Поравнявшись со мной, Анька всякий раз вздыхала и жаловалась новому другу на мою неисправимую неспортивность, и на то, как ей тяжело приходится – даже побегать не с кем. Друг осуждающе качал головой, всей душой сочувствуя бедной Аньке и ясно давая понять, что он думает о моем моральном облике – так изводить подругу – у некоторых людей просто ни капли совести. Набегавшись со своим бегуном всласть, Анька подскочила ко мне и, сверкая очами, взахлеб затараторила:
– Мы как Наполеон с Жозефиной, правда? Да? Я выше, да? Я похожа на Жозефину? А? Похожа?
Анька ожидала ответа, всматриваясь в мое лицо и приглаживая непослушные кудри, как пружинки тотчас занимающие свое прежнее положение.
– Похожа, – ответила я, – ты вылитая Жозефина. Хотя я с ней не встречалась. Но, скорее всего, она тоже так себя вела, когда встретила Наполеона.
Анька залилась колокольчиком и радостно сообщила мне, что они с Денисом будут участвовать в праздничном забеге, где она ему покажет, какая она сильная, ловкая и быстрая. Я кивнула, нисколько не удивившись – Анька – везде, где надо бегать, отжиматься или прыгать.
Но в школу пришли какие-то незнакомые люди в спортивных костюмах и со свистками, чтобы отобрать для забега самых лучших представителей человечества, будучи совершенно неосведомленными насчет Анькиных талантов и моей неисправимой неспортивности. Меня, вместе с самими высокими девочками, выдвинули в бегуны, а на Аньку даже не посмотрели. Оглянувшись на подругу и увидев, что у нее дрожит подбородок, я сообщила, что она у нас бегает быстрее всех, а я, как ни странно, вообще бегать не умею. Люди со свистками смерили пренебрежительным взглядом какого-то низкорослого заморыша, и, махнув рукой, разрешили Аньке бежать вместе со всеми.
В день праздника Анька два часа вертелась перед зеркалом, умащая сахарной водой свою голову и нещадно щипая себе щеки для красивого румянца. В результате от сахара ее вихры застыли в своем обычном положении, как железный монумент с полудохлыми пришельцами. И даже ветер не мог сдвинуть их с места, отчего казалось, что Анька специально надела на голову шлем, чтобы спокойно бегать, не боясь разбить голову о землю.
