Свадебным фотографом Либби работала уже пять лет, и с каждым месяцем ее бизнес рос и расширялся. Она всегда питала страсть к фотографии и еще в детстве коллекционировала старинные фотоаппараты. Однако отец предупредил ее, что искусство никогда не платит по счетам, и в итоге убедил дочь поступить в колледж, готовящий медсестер. Ей пришлось тяжело и упорно там учиться, и наконец Либби окончила его с отличием и с дипломом медсестры онкологического профиля. К собственному ее удивлению (и к не меньшему удивлению отца), у нее обнаружился настоящий талант ухода за больными. Быстро пронеслись пара лет, и она встретила Джереми, влюбилась, вышла замуж. Жизнь шла своим чередом… пока вдруг не остановилась в мертвой точке.
С минуту понаблюдав за толпой гостей, что неспешно прогуливались по парадной части нижнего этажа дома, уставленной композициями с маргаритками и бархатцами, Либби свернула, чтобы сменить линзы, в маленькую боковую комнатку, где она загодя оставила кое-что из своего снаряжения.
Сьерра попятилась за ней туда же. Коктейлей на подносе у нее заметно поубавилось.
– Ты уже прониклась тем, что снимаешь первую свадьбу в поместье Вудмонт?
– Да, потрясающее место.
– Как думаешь, оно привлечет к себе желающих отпраздновать здесь свадьбу или еще какое важное событие?
– Однозначно. Это прекрасное имение, однако миссис Грант уже отклонила несколько подобных предложений. Хотя, случись им влиться в этот бизнес, они сорвут огромные деньги.
Многие гости разошлись по двум барным стойкам, установленным по бокам от фуршетного стола. Жених с невестой скрылись в одну из закрытых от публики комнат, дабы немного прийти в себя от суматохи. В небе за окнами то и дело вспыхивали росчерки молнии, а в доме диджей запустил «The Devil Went Down to Georgia» Чарли Дэниелса.
– Надо бы мне заснять свадебный торт и цветы. – Либби пошарила в кармане, ища полученный от Джинджер список гостей, которых необходимо запечатлеть. Бумага тоже насквозь промокла, но все же чернила шариковой ручки не размылись.
– Пойду пощелкаю с другого конца зала.
– Удачи!
Тут же к Либби подошли мальчик и девочка с одинаковыми иссиня-черными волосами и зелеными глазами – явно брат и сестра. Следовавшая за ними тридцатилетняя женщина с такими же зелеными глазами легонько подтолкнула детей вперед, тихонько напомнив им улыбнуться.
– Госпожа МакКензи, – заговорила она, – вы вряд ли помните меня или моих детей, Роберта и Кейт. Ваш отец был их детским доктором – равно как некогда и моим.
– У него всегда были вишневые леденцы, – широко улыбнувшись, вставил мальчик.
– А когда он делал мне укол, я даже этого не чувствовала, – добавила девочка.
– Мы очень огорчились, услышав о его кончине, – сказала женщина.
Либби сосредоточенно стала возиться с диафрагмой. Возвращаясь в Блюстоун, она понимала, что еще долго будет слышать отовсюду светлые воспоминания об отце. И, слушая о нем, будет тосковать по папе еще сильнее. Но как бы ей ни хотелось оградиться от этих чужих воспоминаний, она не могла этого сделать. Это был своего рода ее долг перед отцом, который за три десятка лет излечил от разных хворей, наверное, тысячу местных детишек.
Когда в январе он умер, Епископальная церковь Блюстоуна была битком набита скорбящими, охватывающими разные поколения семей, подобной этой. В сводчатом приделе люди плотно стояли в пять рядов. Отец бы этим гордился. Он всегда считал, что малолюдные похороны – весьма красноречивый комментарий к пройденной жизни человека.
