Там, в парке Ламарского дворца, когда Лёна сама решилась на близость с ним, он был несказанно счастлив! Да, сильно ошарашен и даже какое-то время не верил в это самое счастье, но день ото дня его уверенность и в своих мужских силах, и влечении к нему девушки, постепенно росла.
Его Лёна не была стеснительной жеманной дурочкой, и воспитанная в вольных нравах Леса, однажды решившись, легко отдалась на волю их обоюдных чувств. Да и взросление в доме знахарок прибавило ей знаний о мужских и женских телах, отвадив от ложной стыдливости. А вот он учился, познавая собственными опытом, руками и губами, и себя и ее.
Но учеба его проходила, понятное дело, с увлеченностью и вдохновенно и к их отъезду из Ламариса он уже вполне познал Льнянкино гибкое сладкое тело. Понимал теперь, где надо коснуться, чтоб верхушечки ее острых грудок затвердели, тычась ему в ладонь, что бы от лодыжек до самой шейки пробежала дрожь, ноги ее слабели ему на радость, а вздох становился бархатно-гортанным.
Много нового нашлось и в его, казалось бы, полностью знакомом родном теле. Обнаружилось, например, что, то место, в которое Лёнка поцеловала в первый раз – на шее под ухом, у него очень чувствительное, а перебирание шаловливыми пальчиками волос чуть пониже пупка, вызывает стойкие мурашки. И вообще, мужскому естеству гораздо приятнее находиться в ее руках, чем когда-то в его. А он-то и не догадывался, полагая, что главная задача этого процесса в облегчении…
Но все моменты познания друг друга так ни разу и не привели к логическому сладостному завершению – все было не место да не время. И вот, когда, наконец-то, они в первый раз раскинули палатку на природе, и он уже стал оглядывать окрестности в поиске укромных местечек, случился первый Виков срыв. Не успели они с Лёной забраться в дальние кусты как послышался надрывный и тревожный клич Тая, призывающего девушку к себе.
А потом так и ехали до самого храма – сколько ни пытались они к ночи уединиться и только успевали дать волю рукам, как по не проглядываемым в темени лощинам прокатывался зов Тигра.
Правда, был один радостный момент, яркой искрой осветивший последние нерадостные дни – Ли открыл в себе магию!
А дело было так. На третий день езды по Валапийской долине, к вечеру, когда сумерки только-только зародились и сизой дымкой крадучись пробирались по ущельям, они с Лёночкой намылились слинять. Вик к этому времени еще ходил смурной и на всех гаркал без разбору, но в воду пока лезть не собирался. А оборотни были уже настороже, но близко к нему не подходили, пока выжидая, когда он вымотается окончательно, и его можно будет брать без проблем.
И вот они, поодиночке – чтоб никто ничего не заподозрил, пошли к склону, противоположному раскинувшемуся лагерю. А там встретившись, полезли в гору.
Когда уж ночная темнота накрыла долину и с их возвышенного места костры стали видеться яркими пятнами, а народ вокруг них размытыми силуэтами, они пристроились на небольшом уступе, отгороженные от всех кустами можжевельника. Но только успели скинуть кое какую одежду, только начали млеть от обоюдных ласк, как снизу раздался шорох шагов. По склону-то бесшумно подняться сложно – мелкий щебень под ногами сыпется и шуршит, а в ночи звуки далеко-о разлетаются.
Насторожившись, они с Лёнкой стали всматриваться в темноту внизу и высмотрели – саженях в десяти, почти на голом откосе, поднимающегося мужчину.
