Сага о самолётах - страница 23

«Прости, но я не мог поступить иначе. Я либо вернусь, коронованный лавром победителя, либо умру, пытаясь. Не держи на меня зла.

Любящий тебя,

Дерик».

Он долго раздумывал, как объяснить жене свой отъезд, но не написал ничего лучше, кроме незатейливых фраз. После того, как столичная газета напечатала их с Винсом на передовице, Сибилл повисла у него на шее и обещала лечь костьми, но «никуда его не пустить». Тогда, пару дней назад, Дерик уверил её, что передумал «рисковать жизнью ради блажи», но как жалко выглядели его обещания?..

На него давили дядя Юджин и Борис, давила общественность, журналисты освещали каждый его шаг, а в городе из их с Винсом полета сделали настоящее «шоу». Сибилл нисколечко ему не поверила и продолжала до трёх часов ночи лить слёзы, пока природа всё-таки не взяла своё и она не провалилась в сон, крепко цепляясь за воротник его ночной рубашки.

– Ты же не уедешь, не так ли?.. – шептала она сквозь сон. – Ты не оставишь меня, не станешь лгать мне…

Как же она будет злиться на него после, как же будет винить! Но ведь она должна его понимать… «Быть коронованным лавром победителя» – разве недостаточное оправдание для риска?..

И пусть вся республика показывала на них пальцем, они всё равно знали и понимали. Только они вдвоём и понимали.

С семи лет этот очень серьезный мальчик очутился в доме дяди, и с тех пор его жизнь оказалась расписана по часам: занятия по летной инженерии, ипподром, короткий перерыв на обед, фехтование и история государственности. Из него готовили будущего наследника, а в наследниках негоже поощрять или взращивать слабости. Будучи мальчишкой, Дерик никогда не жаловался на судьбу, поражая взрослых выносливостью и жаждой знаний, но, повзрослев, все чаще ловил себя на предательских мыслях о другой жизни. Да и какова она, эта “другая жизнь”?.. И почему она так манила его, откликаясь голосом небезызвестной особы?..

Сибилл действительно показала ему иную жизнь, но, как и за любой риск, за сладостную возможность заглянуть за ширму рано или поздно пришлось платить. Она предала благодетеля – человека, который поднял её из нищеты и сделал звездой сцены. Он лишился наследства и с позором ушёл из дому под ханжеский свист черни. Они рискнули всем, пойдя под венец в тайне и одни против высшего света. К чёрту свет: они с Сибилл всегда играли по-крупному. И никакой Порт Блаунс им теперь ни по чём!

– Неужели тебе совсем не стыдно, Дирк? – однажды спросил брата Фил, который, несмотря на «грешки», чтил «внешнюю благопристойность». – Все Шесть Стен встали на защиту Файерблейза. О вас болтают, вас осуждают.

– Когда по-настоящему, Фил, – ответил ему Дерик, хмуря брови, – никогда не стыдно.

У них с Сибилл эта простая истина никогда не вызывала вопросов. Да, она сумела вернуться к ремеслу после скандала – уже и без Файерблейза спустя столько лет на сцене её имя гремело по всей стране, – а он, Дерик, нет. В народе по старой заученной привычке Сибилл и до сих пор называли «мисс Кракки», хотя по бумагам она уже несколько месяцев как стала «миссис Кэнтвелл». Даже в этом для неё ничего не поменялось! Что до самого Дерика, то перед ним закрылись все двери: в сенат, на заводы, в лётную академию, и у него остался лишь один путь. Плевать… ведь они так «зажгли»! Кровь горячилась в жилах Дерика, когда он думал об этом.

Он ещё раз перечитал то письмо, прежде чем вернуть его на будуарный столик, но так и не смог оторвать взора от волос жены. Солнечный зайчик причудливо играл между складок белых простыней, развевающихся занавесок. Как естественна и подкупающе проста она была во всем, что бы ни делала… особенно, когда спала, слегка улыбаясь сквозь сон. Во всей суете он жалел лишь о том, что придётся оставить Сибилл так надолго.