– А при чём тут слух?
– Лично для меня, как полагаю, вся прелесть заключается в том, что я не являюсь музыкантом и лишён, как говорил, абсолютного слуха. Был такой композитор Танеев, вот он, если верить Андрею Белому, страдал чуть ли не на каждом концерте, улавливая малейшие неточности исполнения какой-нибудь симфонии тем или иным инструментом, так как обладал этим самым абсолютным слухом. Мне такие тонкости не нужны. Мне нужна идея, образ мучительный и зыбкий, как сказал бы Осип Мандельштам.
– А при чём здесь образ?
– В нём Бог. Если ты, Димитрий, заметил, я ведь не только музыку, но и любое прекрасное вербальное исполнение слушаю с закрытыми глазами, чтобы не упустить суть, идею, отвлекшись на что-то второстепенное, как например, артистизм.
– Ладно, твоя взяла.
– Бах-то понравился вам?
– Для меня он тяжеловат, тягуч, хотя сильная вещь.
– Мне не очень, видать, не понимаю я серьёзную музыку.
После этого случая на все классические концерты Асманкель ходил один.
Когда первое отделение закончилось, он, умиротворённый, вышел в фойе и там увидел Колодных, бабушку и внучку. Они стояли у прохода в зал. Чтобы с ними не здороваться и не вводить их лишний раз в смущение, обожатель непопсовой музыки обошёл зал и другим проходом направился к выходу. Года два тому назад Асманкель прочитал в одной газете потрясающей чистоты и невинности стихи Алины Колодной (тогда ей было всего десять лет). Впечатлительный наш молодой литератор помчался разыскивать юную сочинительницу, чтобы выразить ей своё восхищение. Директор школы разрешил им встретиться дважды, на третий раз отказал, сославшись на категорический запрет близких Алины. У девочки не было мамы с папой, они погибли, когда ей исполнилось всего-то несколько годочков, её воспитывали бабушка и дедушка. Вот они-то и перепугались, когда узнали, что с их внучкой общается молодой человек восточной наружности. Еврейская девочка и мусульманин – данное сочетание, так сложилось исторически, не вызывает у некоторых людей оптимизма. Поэтому последовал строгий запрет. Но он успел юной поэтессе передать свой стих, посвящённый ей. Покидая недослушанный концерт немецкого оркестра, он вспомнил первые строки:
Можно
Я возьму
Тебя на руки
Нежно
И надёжно,
Высоко.
Можно
Отнесу
Тебя к Востоку,
Где
Так близко
Всё
И где
Всё так
Далеко…
Они встретятся ещё раз много позже на одном литературном вечере, там-то и произойдёт личное знакомство мусульманина с бабушкой прелестной девочки Алины. Они друг другу наговорят кучу комплиментов, зазовут в гости и мило расстанутся. Но Асманкель, как тонко чувствующая натура, уловит их напряжение и неловкость в его присутствии и решит, что более им встречаться не надо. Встречи с хорошими людьми должны рождать приятные ощущения, а не напряжение и неловкость. Таково было убеждение тактичного нееврея. К слову сказать, евреев он любил и уважал за их завидную преданность вере. В отличие от многих собратьев по вере, Асманкель не страдал антисемитизмом или какой-либо фобией по отношению к кому-либо.
Покинув Рижскую филармонию не дослушав концерта, а Шнитке ему тоже нравился, он, немного расстроенный, стал думать, чем заняться. Выходной день заканчивался. Тут почитатель поэтических творений прелестной Алины Колодной вспомнил, что очень хотел выпить пива. И пока он шёл и определялся, в какое бы кафе зайти, про улицу Элизабетас он уже позабыл. Чтобы утолить жажду, его ноги сами привели забитую мыслями о юной поэтессе голову к знаменитому пивному бару «Зем озола».
