Прийти в государственный архив, имея на руках только пару старых запонок и смутное предчувствие… С таким же успехом можно было отправиться на рыбалку с дуршлагом вместо удочки. Но отступать было поздно. Я подошёл к окошку справочной, за которым сидела дама с такой причёской и выражением лица, будто она лично принимала капитуляцию у Паулюса.
– Здравствуйте, – начал я как можно любезнее. – Я хотел бы найти информацию о человеке… У меня, правда, немного данных. Только инициалы и вот… – я выложил на стойку потёртую коробочку и открыл её.
Дама посмотрела на запонки, потом на меня, и во взгляде её застыло вселенское презрение к дилетантам.
– Молодой человек, это архив, а не ломбард. Нам нужна фамилия. Год рождения. Место службы. Поиск ведётся по документам, а не по бижутерии. Не отнимайте моё время.
Я почувствовал, как уши начинают гореть. Сгрёб коробочку и отошёл, ощущая себя последним идиотом.
– Простите… – раздался вдруг тихий, чуть скрипучий голос рядом. – Я случайно стал свидетелем вашей… небольшой неудачи. Боюсь, дама в окне вам и впрямь не поможет. Но, кажется, смогу помочь я.
Я обернулся. Передо мной стоял пожилой мужчина. Немного сутулый, в простом, но безупречно отглаженном костюме тёмного цвета, из тех, что уже давно не носят. Первое, что бросилось в глаза, – это его лицо, изрезанное глубокими морщинами, и ярко-синие, живые глаза, с любопытством смотревшие на меня сквозь круглые очки с толстыми линзами.
– Позвольте взглянуть? – он кивнул на коробочку в моей руке.
Я молча протянул её. Он взял запонки, поднёс почти к самым очкам, повертел так и этак.
– Позвольте представиться. Аркадий Вениаминович Зар-Заречный. Я здесь работаю. Специализируюсь, так уж вышло, на периоде тридцатых.
– Виктор Левицкий, – ответил я, чувствуя, как внутри что-то щёлкнуло. – Вы… вы знаете эти запонки?
Аркадий Вениаминович не ответил сразу. Он опустился в одно из потёртых кожаных кресел у стены и жестом пригласил меня сесть рядом.
– Знаю, Виктор. Для того, кто умеет читать такие… артефакты, это открытая книга. – Он вернул мне коробочку. – Валентин Кротов.
– Валентин Кротов? – переспросил я, и пружина внутри меня натянулась до предела. – Вы его…
– Знал? – горько усмехнулся он. – Нет, что вы. Я родился намного позже. Но я знаю о нём. И знаю достаточно, чтобы сказать: есть люди, чьи истории лучше не раскапывать. Они как радиоактивные отходы – фонят даже спустя десятилетия. Откуда они у вас?
– Купил. В антикварном магазине, – ответил я, решив пока не усложнять.
Он изучал меня сквозь толстые линзы, и я заметил на его пальце старинное кольцо с почти стёртым гербом.
– И что вы собираетесь с ними делать?
– Хочу довести историю до конца. Узнать, кто он. Может, у него остались родственники… Вернуть им… Это ведь их семейная история.
Аркадий Вениаминович помолчал, поправляя свои очки привычным жестом.
– Благородная, но наивная цель, – наконец произнёс он. – Не думаю, что потомки захотят вспоминать такого предка. Но если вам так любопытно… Я могу вам кое-что показать. Посидите здесь, я оформлю вам пропуск.
Минут через пятнадцать он вернулся с листком бумаги.
– Прошу за мной.
Мы двинулись по длинным коридорам, под ногами жалобно поскрипывал старый паркет. Спускаясь всё ниже и ниже по лестницам, мимо бесконечных стеллажей, я чувствовал, как мы погружаемся в Марианскую впадину истории.
– Такое чувство, – сказал я, чтобы разбавить тишину, – будто мы сейчас встретим тут призрак Дзержинского.
