Она вскочила в кабину в последнюю секунду, бросив на меня быстрый, оценивающий взгляд. Копна рыжих волос, россыпь веснушек на носу, а в руках – пакет с мандаринами, оранжевыми как пожар. Я тут же сделал вид, что страшно увлечен изучением инструкции по пользованию лифтом, написанной на выцветшей бумажке. Мы тронулись. Через мгновение свет моргнул, как подбитый глаз, и погас. И всё оборвалось. Не стало ни гула мотора, ни дребезжания. Только темнота и чужое дыхание где-то рядом. На секунду мне показалось, что мы не просто застряли, а провалились в какую-то беззвучную дыру в пространстве, и мир снаружи перестал существовать.
– Кажется, приехали, – сказала она на удивление ровно, будто застревать в лифтах было ее привычным хобби.
– Похоже, наш транспорт решил передохнуть, – пробормотал я, тщетно пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то в этой абсолютной, бархатной черноте.
В темноте послышался смешок.
– Что ж, будем знакомиться в условиях, приближенных к боевым. Я – Маша.
– Борис, – отозвался я. – Я, конечно, ценю сюрпризы, которые подкидывает жизнь, но предпочитаю получать их на твердой земле.
Мы оба усмехнулись.
– Огонька не найдется? – спросила она.
– Только внутренний свет души, – признался я. – Но тут он слабоват.
Она снова рассмеялась.
– Ну, может хотя бы зажигалка?
Щёлкнув кремнем, я осветил наши лица дрожащим пламенем. Ее зеленые глаза в свете зажигалки блеснули, как два осколка бутылочного стекла на солнце. Она смотрела прямо на меня, и в ее взгляде не было ничего, кроме живого интереса. И я внезапно почувствовал, что это приключение может быть не таким уж плохим.
Я опустил на пол свой пухлый портфель.
– Присаживайтесь. Неизвестно, сколько нам тут куковать.
Сам я прислонился к холодной стенке. Пакет с мандаринами лег между нами.
– Угощайтесь, – предложила она, протягивая мне оранжевый шар. – Почти как ваш галстук.
Я принялся чистить фрукт. Сок брызнул на пальцы и в кабинке запахло Новым Годом.
– Я где-то вычитал, что мандариновый цвет, вроде как, лечит хандру. Чушь, наверное… – я отломил дольку, отправил в рот. – Хотя, знаете, а ведь не врут.
– Поэтично, – заметила Маша. – Вы, часом, не писатель?
– Скорее, вечный абитуриент в эту профессию. Рассказы пописываю. Вы, кстати, как раз на них и сидите. Хоть какая-то от них польза. Их все равно никто печатать не хочет.
– Это еще почему?
– Слишком мрачные для веселых журналов и слишком веселые для мрачных. Ни под чье настроение не подхожу.
– А может, дело не в вас, а в редакторах? – предположила она так просто, будто это само собой разумелось.
– Тоже мысль. Только вы потише, – зашептал я. – Я как раз к одному такому на пятый этаж ехал. Еще услышит – обидится на всю жизнь. А вы кем будете?
– Я психиатр. Помогаю людям разбираться с тараканами в их головах. Боязнь замкнутых пространств, например, – мой профиль, – и она улыбнулась.
– Выходит, вы сейчас при исполнении, – заметил я.
Мы доели первый мандарин, потом второй. Я рассказал ей сюжет своего самого провального рассказа, а она – историю пациента, который панически боялся пуговиц. Я и не заметил, как зажигалка в моей руке стала горячей. Время перестало существовать.
– Занятно, – протянула Маша, когда мы замолчали. – Иногда нужно оказаться в железной коробке в полной темноте, чтобы понять, что сидеть на полу с незнакомым человеком и есть мандарины – чертовски приятное занятие.
