– Господь посылает нам сложные испытания, не со всеми суждено нам справиться, некоторые заведомо непроходимы, дабы усилить веру нашу и отсеять недостойных.
– Простите мою самоуверенность в этом вопросе, ваше преосвященство.
– И в чем же основные моменты плана?
– На приеме буду я лично и человек, за которого я могу поручиться всей душой. – Выдавать весь план, даже такому высокопоставленному сановнику, Мария не собиралась, слишком уж сложную не двойную, а даже тройную игру она сейчас вела. – Мы ляжем костьми, но и не дадим свершиться дьявольским планам, даже если Джером Елисеевич не примкнет к нам.
Писарь помедлил, задержал перо в чернильнице немного дольше обычного и, тяжело вздохнув, подытожил.
– В любом случае, единственная надежда наша на Господа и на брата Иеронима вашего. Идите, сестра, времени на подготовку осталось не так много, не смею задерживать более.
Мария перекрестилась, накинула капюшон своей монашеской рясы и удалилась в непроницаемый мрак. Достав изрядно впитавшееся чернилами перо, монах продолжил записи и поставил приличных размеров кляксу. Наклонившись к столу, он с сожалением присмотрелся к полученной кляксе. В слабом освещении было не заметно, как его глаза широко разверзлись, а лицо исказила гримаса ужаса, крик застрял в горле, на свет вырвался лишь жалобный хрип. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк пронесся по келье, поочередно затушив все четыре свечи, седовласый попытался встать, но силы покинули старое тело. Несмотря на кромешную тьму, поглотившую все пространство, он все еще мог видеть, как чернила, растекаясь по освященной бумаге, образуют отвратительный богохульный символ. От вида этого еретического действа старый писарь Зиновий сложил на груди руки и нараспев принялся читать молитвы. Когда он вновь открыл глаза, клякса пропала, а огонь вновь горел в нишах стен, но странный символ успел проникнуть в его сознание, старец не мог даже описать это чуждое естеству изображение. Зиновий помедлил немного, словно пытаясь вспомнить о чем-то очень важном, недовольно хмыкнул и продолжил вести записи. О мистическом событии, произошедшем несколько минут назад, он уже забыл и больше не вспоминал. Встряхнул длинные покрытые сединой волосы, открывая шею, на которой отпечатался ужасный еретический символ, источающий темную дьявольскую энергию. «…не уверен я даже за себя, лишь на провидение Господа уповаю…» – вывел главный писчий тайной канцелярии каллиграфическим почерком, хотя его рука слегка подрагивала.
Мария помедлила, покидая келью отца Зиновия, странное чувство не покидало её все время, что она находилась внутри, будто кто-то все время наблюдал за ними, но теперь оно пропало. Девушка поежилась от сквозняка, ворвавшегося внутрь из открывшейся двери, и ступила за порог. Дверь за спиной захлопнулась, Марии уже начинали надоедать эти сквозняки и сырость катакомб, в которых приходилось вести подпольные дела. Почему слугам Господа приходилось скрываться под землей, словно крысам, а еретики устраивают пышные приемы и балы в роскошных особняках? Коридор петлял, Мария проходила мимо закрытых дверей пустующих келий и складов, каждый шаг эхом разлетался по замкнутому пространству. На каменных стенах были высечены святые символы и молитвы, защищающие и освещающие подземелье. В стальных с позолотой петлях вставлены факелы, но сам коридор освещали потусторонним светом электрические лампы, как и тот, что вел со стрельбища в комнату для брифинга. С силой толкнув одну из дверей, монахиня вернулась как раз в неё. За столом, перекладывая бумаги, сидел молодой мужчина в деловом костюме при шейном платке, рыжеватые кучерявые волосы переходили в жиденькие бакенбарды, а по лицу рассыпались мелкие веснушки. Оглянувшись на вошедшую девушку, он улыбнулся, в зеленых глазах мелькнули радостные нотки. Заперев за собой дверь на засов, Мария скинула капюшон, устало вздохнула и, кокетливо приобняв мужчину за плечо, остановилась у него за спиной.
