– Да.
– А судя по запаху жареного мяса на завтрак, будет сам воевода Назждва?
– Да.
– Опять будет награждать меня медалями?
– Скорее всего. А ты опять чем-то недоволен?
– Ты же знаешь, что я уважаю Енавскую Державу не больше Халидейского Союза. И медалей не прошу.
– Знаю, – сдула с ногтей серебряную пыль Мэрисса. – И меня это сильно ранит. Как можно сравнивать мою честную Родину и гадкое гнездо недобитых чудовищ из Союза?
– О, поверь мне, можно.
Оторвавшись от созерцания полированных бугров серебра на ногтях, Мэрисса подняла на меня взор чёрных глаз и захлопала густыми ресницами:
– Умоляю, на этот раз придержи мнение при себе? Ты, конечно, Надежда Мира и всё такое, но за хулу на Державу сошлют в Срамные Луга даже тебя.
Глядя на эту красавицу с фигурой молодой инструкторши по аэробике, сложно поверить, что недавно она, облачённая в старинные доспехи семьи, ползала по грязному лесу, скрываясь от вражеских разведчиков и магоборцев. При этом тащила на себе тяжёлое копьё Матери-Кочевницы и сундук сменных кристаллов для его наконечников.
А потом эта прелестница сбила несколько боевых аэропланов, рискуя оказаться под огнём артиллерии противника. И всё ради того, чтобы выиграть время для моего колдовства.
Отбросив рубашку, я порывисто подошёл к Мэриссе и взял за подбородок. Помня о том, что я ненавидел местную косметику, она использовала для покраски губ лишь незначительное количество красного сока ягод.
Стерев большим пальцем краску с её губ, я наклонился и поцеловал их. Горький сок всё равно попал мне в рот. Но это было даже немного приятно. Хотя из истории Державы я знал, что в дворцовых переворотах аристократические красавицы нередко убивали свои жертвы, намазав губы ядовитым соком.
– Я рад, что ты жива, – сказал я, отрываясь от горьких губ.
– На всё воля Енели, – ответила Мэрисса.
Встав с кресла, она тоже схватила меня за лицо и поцеловала. Тогда я поднял её на руки и, неловко переставляя ноги, стянутые дурацкими брючками, заковылял к кровати.
– Но воевода Назждва ждёт нас в гостиной.
– Подождёт, не развалится, – ответил я, стягивая с неё белорусское платье.
– Он хочет сказать что-то важное, – сказала Мэрисса, помогая мне вылезти из удушающих брюк.
– Нет ничего важнее нас с тобой сейчас.
– Это о той книге, которую ты ищешь… «Сказание Семилуний» или как-то так.
– «Летопись Закрытых Семилуний»?
– Да, точно.
На секунду я перестал ласкать её тело и замер. Потом мотнул головой:
– К Хенам все книги.
…
Если бы кто-то наблюдал за нами со стороны (а слуги в крепости нередко это делали), то решил бы, что мы торопились поскорее закончить, чтобы не заставлять ждать воеводу Назждву.
Но страсть – это всегда скорость. После того риска для жизни, который мы испытали в лесу возле базы, любовь горела ярче и быстрее.
…
Мэрисса переодевалась в другое платье и ворчала:
– Не мог аккуратнее что ли? Изорвал всё… А платье стоило как сто твоих фотоаппаратов.
Но голос её звучал довольно. Я тоже был доволен собой. Любовь – лучший способ отогнать мысли о вчерашнем дне.
Сколько людей погибло от Яростного Гиганта? Тысяча? Две тысячи? Конечно, воевода Назждва сейчас расскажет мне, у него есть информация о потерях противника.
Но сколько себя не накручивал, особой жалости к погибшим халидейцам я не испытывал.
«Неужто я превращаюсь в монстра? То есть в Державного патриота?» – подумал я.
Ожидая Мэриссу, выглянул в окно. Мой взгляд приковала группа людей в десять-пятнадцать человек. Среди них были и слуги, и отставные военные, и даже интеллигентный на вид молодой человек в городской одежде и круглых очках. Все они стояли на коленях, не обращая внимания на грязь, которая, тоже традиционно, покрывала внутренний двор крепости, и, медленно постукивая себя кулаками в грудь, что-то бормотали.
