Самое Древнее Добро частично разрушило старый город, высвободив материю для строительства нового, а частично выдавило районы Брянска из того пространства, которое осязали все люди, в то пространство, которое находится между частицами материи Вселенной.
Кусок Брянска, в котором когда-то жили беженцы, преобразовался последним, унося с собой генерала и его бойцов.
Так и появился Нижний Брянск, мир, который сохранил свидетельства того, что сотворило Самое Древнее Зло. Но и он постепенно уменьшался, растворяясь в том добре, которое творилось в Химмлиаре.
Кусок города оказался не просто затерянным в междупространстве, но и скрутился в замкнутый ландшафт, в котором можно бродить очень долго, время от времени возвращаясь на исходную точку.
И единственное, что связывало Нижний Брянск с привычным пространством – это щели. Они образовались сразу после выдавливания, как остаточные явления путаного колдовства.
В этом пространственном небытии остатки города продолжали размываться. Поэтому жить тут долго невозможно.
Йор Блаттскаг, единственный посольский маг-путаник, предупредил:
– Однажды Нижний Брянск скукожится настолько, что вся живая материя, заключённая в нём, погибнет от чудовищного давления или недостатка воздуха. Готовьтесь, что однажды нам придётся бежать отсюда в Верхний Брянск.
Все эти игры с пространством казались чудом для Антона, Лимоныча и остальных землян. Но и у нас, голдиварцев, оно вызвало изумление.
Самые сильные путаники Голдивара, такие как знаменитый Вьят Донгли из Скервара или Ройсетта Клаури из Табера, могли преобразовывать пространство на расстоянии полтора-двух флю вокруг себя. И это считалось непостижимо сильной магией.
Йор Блаттскаг рассказал:
– Вьят Донгли поплатился жизнью за попытку превзойти собственное достижение: замахнувшись на искривление ландшафта сразу на четыре флю, он погиб во время колдовства – не выдержало сердце.
Выдавливание ландшафта из бытия в междуматериальную пустоту вообще действовало на коротких расстояниях, примерно как наши врата в «Охвате», которые растискивали пространство на пять метров вокруг себя, если говорить земными мерками. И это тоже было очень много.
– Я поражён, – сказал Йор Блаттскаг. – Не представляю, какой силой нужно обладать, чтобы выдавить такое количество ландшафта в междупространство.
Я пожала плечами:
– А теперь представьте, уважаемый кэр, что даже это преобразование – лишь одно из проявлений силы Первомага, который смог притащить к Голдивару сразу девять других планет.
– Поразительно, – согласился он. – Как мы вообще рассчитываем победить его? Я не верю, что какая-то машинерия, какой-то там леддель, совладает с существом, подобным богу.
– Совладает, – уверенно ответил Матвей. – Ведь этот леддель он сам изобрёл.
2
В Нижнем Брянске особенно трудно следить за ходом времени. Смены дня и ночи тут, конечно, нет. Над остатками старого города висел ком света, поддерживаемый лучами, исходящими от башен «Охвата». Чтобы экономить стен-камни, горение которых обеспечивало освещение Нижнего Брянска, смотрители «Охвата» держали яркость светового кома на уровне голдиварской ночи, когда три из Семилуния висели в зените над столицей Химмельблю. Не слишком светло, но и не так темно, как лунной ночью на Земле.
Но мне трудно судить о времени не из-за этого. А из-за того, что я не могла привыкнуть к земному времени.
Минуты и часы раздражали. Секунды – тоже. Кроме того, земной год – семилуние – делился на промежутки с почти равным количеством дней. При этом люди часто использовали понятие «неделя», окончательно запутывая меня и остальных голдиварцев.
