Все с изумлением склонились над ним. Сам же Амур Александрович некоторое время никак не мог понять, что стряслось. Он указательным пальцем подцепил с лысины кусочек то ли моченого яблока, то ли капусты, посмотрела на него и, отбросив, закричал:
– Что это? Что это было? Что за безобразие! – Душ включился на полную мощность. – Да как вы себе такое позволяете?!
– А нечего за мной следить да под столами прятаться! – нашлась я.
– Я не знаю, как это произошло! Ну правда! Как-то само собой – неожиданно. Я бы и до туалета не добежала, – оправдывалась Анжелка.
– Амур Александрович, немедленно ступайте в уборную, отмойтесь там, – приказала я.
– Нет! Как это вообще возможно?! – возмущался он.
– Ступайте, ступайте – от вас дурно пахнет, – убеждала я его.
– Я пойду. Пойду! – душещипательно воскликнул он. – Но я вернусь! И тогда-то мы разберемся! Разберемся во всем! Только посмейте улизнуть, пока я буду отсутствовать!
– Ну что вы, как можно! Мы обязательно вас дождемся! – заверила я бабушкиного секретаря, и он отправился в мужскую комнату. – Девочки, сматываемся! Пулька, ты с нами?
– Нет, я в больницу – мне сегодня Черепова дежурство подсуропила.
– Юноша, юноша! – что было мочи закричала Икки. – Юрист! Немедленно рассчитайте нас, а то будет скандал. Давай, давай! – Она, не считая, выложила на стол деньги. – Сдачи не надо, оставь себе на обучение.
– Спасибо. Огромное! Я позвоню вам, – пообещал рыжий официант в оранжевом длинном фартуке.
– Но мне надо рот пополоскать! – капризно проговорила Огурцова.
– А я писить хочу! – настаивал Кузя.
– Успехов вам! Можете сходить в мужской туалет, помочь Рожкову отмыться! – съехидничала я.
– На улице справите все свои нужды, – деловито проговорила Икки.
– Правильно! Фроденька всегда свои нужды на улице справляет – не несет в дом дерьмо! Не несет! И что за манера у людей – высморкаться и потом повсюду у себя в кармане носовой платок таскать, будто бы это драгоценность какая! Будто драгоценность! – с мудростью Монтеня заметила Адочка, надевая пальто, связанное из толстенных ниток, с крашеным фиолетовым из воротником меха неведомого зверя.
Пока моя кузина перефразировала «последнего гуманиста» Франции, Огурцова, достав из сумки огромный пакет, принялась сметать в него все, что осталось на столе.
– Ты что делаешь? – поразилась Икки.
– Продукты забираю! За все уплочено! Негоже, чтоб харчи пропадали, – тоном экономной хозяйки проговорила Анжела, заворачивая в салфетку недоеденную Кузей котлету.
– Тарелки хоть оставь! – с сарказмом порекомендовала Пулька.
– А я шампанское возьму! – И Икки, схватив бутылку, спрятала ее за пазуху.
– И я тоже! – Мне стыдно, но я поддалась стадному чувству.
– Ну, пойдемте быстрее! Фроденьке давно спать пора! – поторапливала нас Адочка, с отвращением глядя на нетронутую лимонную дольку.
– Анжела! – окликнула подругу Пулька уже на улице. – Приезжай-ка на этой неделе ко мне в больницу! Не нравится мне что-то это твое пристрастие к соленым огурцам и неконтролируемые приступы рвоты.
– Чего-чего? – прищурилась та.
– В больницу приезжай, УЗИ хоть сделаем. Это я тебе как врач говорю!
– Ерунда какая! – отмахнулась Анжелка и, схватив Кузю за руку, поволокла его к метро. – Пока, завтра позвоню! – крикнула она издалека.
Пулька поехала своим ходом в больницу (сегодня она была не на «колесах», зная, что может хватить лишнего), Адочка с Фродей тоже спустились в метро, а мы с Икки прыгнули в троллейбус и поехали домой.
