У Благомировых с тех пор, как Володя ушёл, его ждали каждый день как желанного родственника.
Ещё только он подходил к их дому, как его приметила Ольга, она имела обыкновение в эти недели выглядывать в окно. Вспыхнув, она задёрнула занавески, бросилась к иконам и, на коленях, зашептала о помиловании.
Володя не успел позвонить, дверь открыли. Сестра-монашка с удивлением взглянула на семинариста и, протягивая конверт, сказала:
– Легки на помине. Я как раз к вам собралась. Владыка поручил письмо передать.
Архиерей писал, что снимает с Володи тяжёлое для него послушание женитьбы, и возлагает всё на волю Божию. Заканчивалось послание слёзным покаянием и словами о Страшном Суде, ожидающем таких грешников, как он, убогий Стефан Благомиров.
Прочитав этот текст, Володя понял, уж теперь действительно для него всё решено, и жениться он просто обязан, потому что не хочет стать причиной горя благочестных, великодушных людей.
Тётушка в это время испытующе глядела на него, как бы спрашивая, что же узнал из письма. Монахиня видела, как удручён в последнее время брат, знала, тот сильно жалеет о своём, как говорил наедине с ней, нелепом сватовстве, и усиленно молилась о благополучном исходе затеянной им истории.
Она впустила пунцового от волнения визитёра к архиерею.
Теперь не владыка, а Володя встал на колени, сбивчиво извинялся за долгое молчание, говорил, что не желал никого обидеть, а в заключение произнёс главное: просит руки Ольги.
Владыке понравилась деликатность жениха, не сказавшего ничего о воле высокопреосвященного, а просившего как бы от себя, без привязки к известным им обоим особым обстоятельствам. «Стерпится – слюбится!» – с облегчением подумал родитель, и все его былые переживания исчезли. Тотчас пригласили Ольгу.
Она вошла быстрым шагом, без церемоний, не скрывая радости в глазах, и отец благословил молодых.
«Молим Тя, Госпоже наша, даждь нам житие безгрешно зачати и родити плоды покаяния!» – известную ему молитву Володя в эти дни прочёл новыми глазами и счёл своевременной находкой за слова о безгрешном зачатии не каких-нибудь там лялечек, отметил он, а зачатии истинного и вечного – плодов покаяния. «Никаких других зачатий быть не может!» – подумал применительно к себе.
Визиты в дом будущего тестя возобновились. Владыка вновь диктовал мемуары, а потом в гостиную входили известные Володе домочадцы, в семейном кругу чаёвничали. Он с внутренней скорбью отмечал радость на лице невесты. Впрочем, старался не смотреть на неё. За столом их усаживали нарочно напротив друг друга, чтобы могли встречаться глазами. Эту хитрость придумала тётушка. Но напрасно: они избегали всего, что могло сблизить. Она, вероятно, по девической робости, он – по искреннему нежеланию.
Он не видел ничего праздничного или обнадёживающего в том, что сейчас происходило. Перспектива поездки в столицу обещала, по его убеждению, массу новых неприятностей. «Суета сует поглотит меня! Боже-Боже, какие сети жуткие уготованы мне!» – сетовал в минуты уныния.
Распорядок дальнейшей жизни уже был расписан. Усадив однажды детей на диване, владыка расположился перед ними на стуле, и кротким голосом рассказал, что будет дальше.
– Дети, – говорил он ласково, с умилением глядя на них.– Скоро вы станете законными супругами. Господь да не лишит вас милости. После венчания съездите дня на три к твоим родителям, Володя.
