Всю дорогу ехали молча, Лика по-прежнему сжимала обеими руками прохладную твердую трость зонта, с облегчением узнавая окрестности, и чувствовала себя спасенной из львиной пасти первой христианкой.
Однако дальше пошло не лучше.
Они долго кружили по микрорайону и не могли найти эту чертову улицу. Лика выходила звонить со всех попавшихся телефонов-автоматов Кристинке – та трещала в трубку встревоженным голосом:
– Обара, папа вышел встречать! Забыла, что ли, наш балкон? Где больше всего белья висит. Оу, нет, сняла мама, дождь пошел. Девочка, ты гонишь?! Как не можешь найти? Ты же тут была!
Она помнила, как выглядит их двор, но он спрятался среди совершенно одинаковых домов и никак не давался.
Время шло, надо было что-то решать.
– Поехали на вокзал, может, успеем на поезд, – с искривленным от сдерживаемых слез лицом сказала Лика, и таксист молча двинулся дальше.
Девочки не виделись уже два года, и намечтанный уютный вечер в их доме – мама Белла наготовила вкусной мамалыги с аджикой и копченым сулугуни, весело мутузят друг друга сестры Бунда и Фатима, гордо задрав подбородок, сидит вторая по счету сестра – красавица Эсма, отдельно от всех насупился брат Аслан, а папа Жора, симпатяга, вылитый Будулай, спрашивает про Ликиного папу, передает ему приветы, вспоминает, как они здорово тогда выпили и посидели в Минске, и потом они с Кристинкой хихикали бы допоздна в спальне и шептались до полуобморока, – этот вечер исчез и растаял.
Следующего вечера может и не быть никогда, что-то подсказывало Лике, что больше она в этот город не попадет.
В городе было неузнаваемо мрачно и безлюдно.
Поезд уже ушел, и водитель, видя потерянность Лики и готовность ночевать на вокзале, предложил ночной автобус.
Они успели как раз к отходу, свободных мест не было, но Лика так сильно хотела вырваться из этой тягучей каши, что встала в проходе вместе со своим зонтиком и даже помахала таксисту рукой на прощание.
Он заплатил за нее и ждал, сунув руки в карманы, пока автобус тронется. Она тут же забыла, как его зовут, – просто стерла с поверхности мозга.
Наконец все скрылось из глаз – и опасность, и разочарование, и сумрачный тихий город, впереди была долгая дорога в переполненном людьми пространстве.
Лику шатало и швыряло на поворотах то на одну сторону, то на другую, поэтому она встала на бортики и уцепилась за верхние поручни, несгибаемый зонтик вылезал из руки, цеплялся за шею и норовил проткнуть глаза соседям, она кинула было его на полку, но он и оттуда скатывался и стукал ее по голове, как будто сигнализировал – очнись, что-то необратимо кончилось, теперь все будет по-другому.
В креслах сидели молодые парни и делали вид, что дремлют. Они не предлагали никому уступить место, да что там – деревенская бабушка в калошах и свалявшемся пальто, которая везла на продажу орехи в потертой клеенчатой сумке, покорно стояла и даже не пыталась смотреть с укоризной на мальчиков, годившихся ей во внуки.
Что-то изменилось вокруг, в мире и в людях.
За окнами неслась кромешная ночь, все тело одеревенело от постоянных усилий не упасть. Но все равно было тепло, спокойно, и Лика представила, что это эвакуация и всем удалось спастись.
Иногда одолевала дрема, и она проваливалась в сон на пару секунд.
Пока доехали до города, все пассажиры со' шли, и Лика наконец ехала одна – сидя, лежа, задрав ноги, как угодно. Тело постепенно отмякало, и ей уже даже было смешно, что водитель жарко смотрел в зеркало и звал позавтракать шашлыками.
