Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.) - страница 35

. Первым данный историко-географический вопрос в своем исследовании поставил П.С. Смирнов. Он полагал, что «самоуморение началось во Владимирской области. <…> Вслед за самоуморением появилось самосожигательство»[293]. Но при этом самосожигательство географически отделилось от голодной смерти и широко распространилось прежде всего в Нижегородском крае. Это дало Смирнову повод для эмоциональных рассуждений: «Злополучная Нижегородская страна! Она первая дала главных расколоучителей, она первая услышала гибельную проповедь о пришествии антихриста <…> она же, наконец, первая увидела адское пламя, пожиравшее несчастных самосожженцев!»[294]. Эта точка зрения, не подкрепленная ссылками на источники, постепенно стала все шире распространяться среди историков. Принято считать, что идейными предшественниками самосожигателей стали «морильщики» – проповедники и участники массовых самоубийств голодом, действовавшие в 1660-х гг. в вологодских, костромских, муромских и суздальских лесах. Они «запирали себя в избы или норы, чтобы избежать соблазна спасения жизни, и там держались полного поста до последнего издыхания»[295]. Судя по опубликованным в сборнике русских духовных стихов записям В. Варенцова, призыв завершить земное существование при помощи голода получил поэтическое оформление в «Песне морельщиков»:

Их начинание вскоре получило массовую поддержку среди радикальных противников никоновских церковных реформ, а практика голодной смерти («запощивание») постепенно, в течение одного десятилетия, трансформировалась в самосожжения[298]. Распространение эсхатологических настроений в конце XVII – начале XVIII в. привело к тому, что проповедь самосожжения, отождествляемого с погружением в очищающее апокалипсическое пламя[299], нашла отклик в сердцах многих православных людей, живших в конце XVII в.

Упомянутая выше богословская дискуссия старообрядцев об «огненной смерти» развивалась на фоне начавшихся самосожжений. Первые небольшие самосожжения происходили почти одновременно в ряде местностей страны, включая как Поволжье, так и Европейский Север. Так, «малый» Сенька в 1666 г. сообщил нижегородскому воеводе И.С. Прозоровскому: в Нижегородском уезде старообрядцы, после прихода стрельцов, заперлись в кельях, зажгли их и сгорели. В марте этого же года воевода С.А. Зубов писал из Вологды в Москву, что и здесь произошло первое самосожжение: «четыре человека, нанося в избу сена и склав и запершись, и изнутри зажгли сами и сгорели; да семь человек, утаясь от людей, вышли из деревни ночью в поле и сели в дехтярном срубе, и зажгли сами, и в том срубе сгорели»[300].

В последней четверти XVII в. ситуация стала еще более тревожной. В 1675 г. на Волге начались первые массовые самосожжения. По утверждению С. Зеньковского, старообрядческие материалы (синодики) «говорят о происходивших в это время гарях и насчитывают до 2000 добровольно сгоревших в районе Нижнего Новгорода, особенно по реке Кудме»[301]. В 1670–1680-х гг. центром распространения «гарей» стало Пошехонье, одна из наиболее отсталых в экономическом отношении территорий тогдашнего Российского государства. Например, августовской ночью 1684 г в Пошехонском уезде в поместье Сикорских «крестьяне из пяти дворов, собравшись под овин, мужеска и женска пола зажгли самих себя»