Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.) - страница 38

Слова авторитетного старообрядческого наставника, мощная, умелая пропаганда самосожжений и репрессивные меры правительства, которое многие современники, начиная с соловецких монахов, все чаще отождествляли с властью слуг Антихриста, сделали свое дело. Самосожжения распространились на обширной территории. В последнее десятилетие XVII в. по Европейскому Северу России прокатилась первая волна «гарей». Эта эпидемия смертей вызывала мистический страх. Некоторые современники объясняли распространение самосожжений действием колдовских чар. Так, в Шведской Карелии в этот период распространялся слух о том, что «если пепел погибшего на пожаре мученической смертью попадет в воду ручья, то все, кто выпьет эту воду, последуют за ним в огонь»[326]. Действительность превзошла самые мрачные ожидания и стала страшнее любых панических слухов. В Новгородском крае первое самосожжение состоялось в ночь с 9 на 10 марта 1682 г. в Ново-Торжском уезде. При этом погибло около полусотни человек[327], предводительствуемых местным попом. «Встревоженные власти послали в село Федово пристава, чтобы остановить дальнейшее распространение самосожиганий», но успеха это начинание не принесло. Местные крестьяне «спрятали священника и чуть не убили самого пристава»[328].

Начало трагическому ряду крупных самосожжений на Европейском Севере России положили «гари» в многочисленных старообрядческих поселениях Каргопольского уезда, в так называемых Дорах, подробно изученные Е.М. Юхименко[329]. Затем последовали такие крупнейшие в российской истории массовые самоубийства, как Палеостровские 1687 и 1688 гг. (в них, по старообрядческим данным, погибло до 4 тыс. человек) и Пудожская 1693 г. (более тысячи человек)[330]. В начальный период становления Раскола Поморье стало одним из центров «относительной безопасности» для старообрядцев. Здесь они пользовались широкой поддержкой населения. Как пишет авторитетный французский историк П. Паскаль, «в Кеми, куда в феврале 1669 года архимандрит Иосиф послал некоего монаха Иосифа служить по новым книгам, население бежало от него, как от антихриста; крестьяне покинули церковь, пономарь Яков Кивроев исчез, приходской священник Симеон бежал в Реболу». В Реболе, когда стрельцы вознамерились арестовать непокорного попа Симеона, «жители встретили их с топорами». В такой драматической обстановке новые «гари» становились неизбежными[331].

Вскоре волна самосожжений достигла Сибири. Эта огромная часть Российского государства стала местом ссылки для видных вождей раскола[332]. Репрессии в отношении старообрядцев приводили к их массовому бегству на окраины страны. Как справедливо пишет М.И. Лилеев, им «оставался только один выход: бежать на окраины, где надзор за ними все-таки был слабее, или за рубеж, что раскольники и делали. <…> При страшных преследованиях раскольники двинулись на окраины и за рубеж целыми толпами». Оставшиеся в родных краях «сожигались целыми сотнями в разных местностях»[333]. Настроения, существовавшие в старообрядческой среде в этот период, точно выразил современник событий Евфросин, изложивший в данном случае позицию самосожигателей: «лихо пришло время, николи такова не бывало, и кроме тово нет нигде места, только в огонь да в воду <…> в огонь да в воду только и уходу»