Оказалось, что в этом селении скотоводов вообще никто не хочет идти к нему на суд – кроме двух братьев, занимавшихся, в виде исключения, хлебопашеством и потому не имевших на него досады.
Братья были не похожи друг на друга. Старший говорил много, быстро и злобно, размахивал руками, сверкал глазами; младший держал себя скромно и молчал, покуда его не спрашивали. Первым выступил старший.
– Мы, собственно, не здешние уроженцы, – заговорил он, – покойный отец наш переселился из Баалата…
Самсон коротко прервал его:
– Начинай с конца.
Жалобщик удивился:
– Как так с конца?
– Начинай прямо с жалобы; об отце ты расскажешь, когда я тебя спрошу об отце.
– Но… ведь поле это купил наш отец…
– О чем спор?
– О дележе урожая, – ответил тот.
– Рассказывай.
– Поле мы вспахали и засеяли вместе; но во время жатвы поссорились и порешили разделиться. Поле пополам, на это оба согласны; но как быть с урожаем?
– Почему и урожай не пополам?
Старший закричал:
– Потому что он ничего не делал; и пахал, и сеял, и жал один я. Урожай мой!
Самсон спросил у второго:
– Правда это?
– Нет, – ответил младший, – оба мы работали поровну. Половина урожая – моя.
Самсон спросил:
– Есть свидетели?
Кроме жен, свидетелей не было: братья эти были единственными земледельцами в Шаалаввиме; никто их работы не видел, а жены не в счет.
Самсон помолчал; внимательно посмотрел на обоих братьев; потом оглянулся на стариков, которые только что укоряли его за то, что не оставил ворам подарка; и вдруг спросил у старшего:
– Ты говоришь: весь урожай твой?
– Весь. Потому что брат мой с самого детства…
– А ты что говоришь?
– Я по справедливости: половина его, половина моя.
– Значит, – сказал Самсон, – об одной половине спора нет: оба согласны, что она полагается старшему. Спор только о второй половине; ее мы и разделим поровну. Три четверти урожая – старшему, а младшему четверть. Ступайте.
Старший радостно загоготал; младший побледнел, но поклонился и хотел пойти. Тогда старики зароптали: один из них тронул руку Самсона и сказал ему тихо:
– Мы их хорошо знаем: старший лжет; он известен как человек негодный.
– Я это вижу, – громко ответил Самсон и обратился к младшему: – Брат твой – обманщик; но ты – глупец, а это еще хуже. Сказал бы ты тоже: «Весь урожай мой», – получил бы свою половину. Когда бьют тебя дубиной, хватай тоже дубину, а не трость камышовую. Ступай; впредь будь умнее и научи этому остальных людей твоего города: им это пригодится.
Старики опустили головы, кроме желто-седого Шелаха, который смотрел на Самсона с любопытством.
– Ты судишь по-новому, – прошамкал он. – А вот есть у нас еще один случай, похожий на этот. Приведи сюда Этана и Катана, – сказал он одному из сыновей, сопровождавших его, – скажи, что это я приказал.
Этан и Катан пришли неохотно – они были скотоводы.
– Эти шли дорогой, – объяснил Шелах, – и нашли приблудную ослицу. Пришли ко мне судиться. Я спрашиваю: «Кто первый увидел?» Каждый говорит: «Я». – «А кто первый схватил?» Каждый говорит: «Я». Как быть?
Самсон спросил:
– Верно рассказал мне Шелах бен-Иувал?
Оба кивнули головой.
– Разрубите ослицу пополам, – велел Самсон, – каждому полтуши и полшкуры.
Старики засмеялись этому, как неумной шутке; но Этан поднял голову, кивнул Самсону и сказал:
– Ты мудрый судья, цоранин. Если не мне, то и не ему.
– А ты что скажешь? – спросил Самсон у Катана.
Катан был человек рассудительный.
