Я больше всего сожалею, что ни у тебя, ни у Эдварда никогда не было настоящего дома. Дома, наполненного любовью и смехом. О, я пыталась, видит бог, я пыталась. И думаю, ты можешь сказать, что это моя последняя попытка дать вам обоим то, чего у вас никогда не было.
Почему вместе?
Потому что вы принадлежите друг другу, и вам давно пора это понять.
Называйте меня романтичной старухой, называйте, как хотите, но таков мой способ встряхнуть вас. Я должна была сделать это много лет назад, но надеялась, что жизнь все сделает за меня. Что ж, у жизни был свой шанс, а свой я упустила. Так что вот так.
Берегите себя и друг друга. Я верю всем сердцем, что это возможность для вас обоих найти собственный путь к счастью. Пожалуйста, сделайте это.
Со всей моей любовью и надеждой на будущее,
Целую,
Бабушка.
Я прижимаю кулак ко рту, сдерживая рыдание. Рыдание, которое одновременно и смех, и сдавленный стон.
Тщательно выведенные слова расплываются от слез, я убираю письмо, чтобы слезы не размыли чернила.
По крайней мере, теперь я понимаю, о чем она думает.
Понимаю, да.
А соглашаюсь?
Я и Эдвард.
Это просто невозможно.
– Прости, Кэтрин, – говорю я в пустой гостиничный номер, желая ошибиться. Желая, чтобы она оказалась права. Желая, чтобы мечта стала реальностью, хотя и знаю, что это не так и никогда так не будет.
Потому что никто никогда не любил меня настолько, чтобы захотеть оставить.
Ты ошибаешься. Кэтрин любила.
Но тогда она единственная в своем роде. А Эдвард совсем другой человек.
И обладает силой, способной сломить меня полностью, если я позволю.
Эдвард
Моя машина подъезжает к ее отелю ровно в два, и я с удивлением обнаруживаю, что она уже ждет меня на тротуаре. Сидит на рюкзаке, притоптывает ногами, обутыми в массивные ботинки. Одета она в смехотворно тонкое кимоно с длинными рукавами.
У нее нет пальто?
Сегодня не дождливо, и, хотя солнечные лучи освещают все вокруг, их тепла явно не достаточно для комфортного пребывания на улице.
Я выпрыгиваю из машины прежде, чем мой водитель успевает подойти к ней.
– Садись в машину. Здесь очень холодно.
Она вскакивает. В глазах полыхает огонь.
Я разозлил ее? Мне все равно. Где ее здравый смысл?
– И тебе привет.
Я игнорирую ее замечание и подхватываю рюкзак, чтобы передать водителю. Она возмущенно фыркает.
– Давай, Саммер, садись, – повторяю я, открывая дверь. – Хоть это и избавило бы меня от проблем, я все же не хочу, чтобы ты застудилась.
Она пристально смотрит на меня, открывает и закрывает рот. Быстро проскальзывает внутрь и захлопывает дверь у меня перед носом.
Я поднимаю голову, делаю глубокий вдох-выдох, обхожу машину и сажусь с другой стороны. И говорю я, не глядя на нее:
– Пристегнись.
Она тихо вздыхает и, поймав в зеркале заднего вида взгляд водителя, безропотно пристегивается. Машина трогается с места. Мне становится легче дышать, но потом я улавливаю слабый аромат ее духов. Легкий, солнечный. Как, впрочем, и вся она.
– Ты всегда такой сварливый или только со мной?
Я едва сдерживаю улыбку. Нет здесь ничего веселого. Если бы я мог все время оставаться сварливым, было бы намного проще.
– Ты ведешь себя как ребенок, я буду соответственно к тебе относиться.
– Ребенок? Как ты смеешь!
Я поднимаю заградительное стекло, чтобы водитель не смог услышать больше чем следовало бы. И медленно поворачиваюсь к ней:
– Ты стоишь на улице на леденящем холоде, не обращая внимания на погоду, как еще я должен к тебе относиться?
