Но никто ему не поверил. Их обоих арестовали. Отец выступил в трибунале с обвинением – и оба были расстреляны.
А была ещё одна кошмарная судебная история. Какой-то матрос с крейсера, стоящего в порту, обедая, чуть не подавился человеческим ногтем в котлете. Слухи об этом тут же распространились по городу, и началась страшная паника. Было срочное расследование, и были арестованы восемь человек из центральной столовой Тихоокеанской эскадры. Их преступления были просто невероятными! Они выкапывали свежепогребённые трупы из могил и смешивали их мясо с говядиной. И готовили из этой тошнотворной смеси котлеты для моряков. А сэкономленную говядину воровали и продавали на барахолке или уносили домой.
И это был мой батя, который произнёс обвинительную речь. Он сказал: «Товарищи судьи, не должно быть никакой пощады этим гробокопателям, этим преступникам, этим ворам, которые отравляли пищу для наших храбрых моряков и солдат! Прокуратура просит уважаемый трибунал присудить всех обвиняемых к высшей мере наказания».
Я знаю эти слова наизусть. Только иногда, вместо слов «…к высшей мере наказания», отец употребляет ещё более страшные слова: «…к смертной казни».
Нет сомнения, что все восемь были расстреляны, наверное, в подвале мрачного серого здания НКВД на улице Октябрьской Революции.
И я ожидал, что этот суд, который мы наблюдали с Танькой, закончится точно так же – теми же словами, которые произнесёт мой отец громким стальным голосом. И в ту же ночь подсудимые Воловик, Николаева и Гришин будут казнены…
…Главный Следователь НКВД кончил читать заключение следствия и снял очки. Я знал, что последует за этим. Они посадят Воловика на свидетельское кресло, и в течение последующих двух часов мой батя будет мучить его вопросами, произносимыми его жёстким обвиняющим голосом.
Я смотрел на спину отца, на его красивую форму подполковника НКВД – и вдруг я стал воображать что-то необычное, нечто, как будто пришедшее из кошмарного сна: я стал воображать себя на месте преступника Воловика.
Книжный червь Мишка читал мне однажды книгу «Американская трагедия», где один идиот убил свою любовницу, за что его и присудили к смерти на электрическом стуле. Мишка сказал мне, что американские свидетели должны класть руку на библию и клясться, что они будут говорить правду и ничего, кроме правды. У нас, слава богу, в судах нет никаких библий, и никто не должен клясться, что он будет говорить правду. Потому что я, например, запросто совру в суде, если нужно. По правде говоря, я очень хороший врун.
Отец смотрел на меня и хмурился.
– Назови своё имя.
– Дроздов Сергей.
– Назови дату своего рождения.
Он что – не знает, когда я родился? Он мне отец или кто?
– Тринадцатое апреля тысяча девятьсот двадцать девятого года.
– Так тебе четырнадцать, верно?
– Верно.
– Ты посещаешь школу?
Что за дурацкий вопрос задаёт Главный Прокурор НКВД! Каждый пацан в Советском Союзе ходит в школу. Это почти преступление – не посещать школу. Так зачем задавать такой идиотский вопрос?!
– Конечно.
– Ты хороший ученик?
– Так себе.
– Почему «так себе»? Почему ты не можешь быть таким же отличным учеником, как твой брат, который является лучшим учеником в своём классе?
Я пожал плечами. Я слышал этот вопрос, наверное, сто раз от моего отца, и мне этот вопрос надоел хуже горькой редьки.
– Может быть, это потому, что ты занят другими делами? – спросил отец и взглянул на судей. Те уставились на меня со зловещими ухмылками на лицах. – Может, ты расскажешь суду о своих делах
