– Раздевайся, Земляков.
– Не понял, товарищ старший сержант.
– Что тут непонятного? К интиму буду склонять.
Женька неуверенно улыбнулся.
Сержантша хмыкнула:
– Не веришь? Правильно делаешь. Я к педофилии не тяготею. Будем подгонять форму. На моду нам наплевать, но создается впечатление, что ты подгузники в штанах таскаешь. Разоблачайся. Да что ты ерзаешь? Ты из душа и не в таком виде выпадаешь.
Шила Екатерина быстро, не очень ровно, зато крепко. Женька, как ни старался, ковырялся с иголкой по-детски.
– Научишься, – утешила сержантша. – Вечером я сапоги принесу. Будешь разнашивать, вместо этих модерновых берцов-дерьмодавов. Если кто из комендантских прицепится – сошлешься на товарища майора. А теперь вот что скажи – как настроение?
– Насчет службы? – осторожно уточнил Женька.
– Нет, насчет видов ЦСКА на Лигу чемпионов. Ты мне не виляй. Ты не слишком тупой. За это я перед начальством поручилась. И давай-ка дипломатию отставим.
– Готов служить, товарищ старший сержант. Предпочтительно в отделе «К».
– Предпочтительно, значит? Обоснуй.
– По специальности. Работа интересная. Индивидуальная. Уклон специфический.
– Какой-какой?
– Ну, исторический. Реконструкторский. Я неправильно понимаю?
– Весьма упрощаешь, – Екатерина смотрела поверх куртки, на которой перешивала шеврон. – У нас весьма практический подход. Буквальный. Мы сейчас в полной тишине иголкой поработаем, а ты поразмыслишь. Ты теперь военнослужащий, со всеми вытекающими правами и обязанностями. За невыполнение приказа тебе суд грозит, в зону легко загремишь или в дисбат. А в Отделе порядок проще. Через два часа, если ты мой приказ не выполнишь, я заимею законное право тебя на месте пристрелить. По законам военного времени. Прочувствуй разницу. Ты переводчик неплохой. Найдется тебе теплое место в Москве. А у нас должности неуютные. Я тебя чистосердечно предупреждаю.
– Понял. А что через два часа будет?
– Тебе еще одну присягу предложат подписать. Текст там посуше слогом, безо всякой лирики. Называется – «Подписка о неразглашении». Подпишешь – работать начнем. По-взрослому.
– В смысле кросса? – с ужасом пробормотал Женька.
– В смысле близости войны. Вонючее у нее дыхание, рядовой Земляков. Думай.
Глаза у Екатерины были безумно красивые. Раньше Женька считал, что такие очи лишь в фотошопе делают. Зелень колдовская. А левую бровь шрам крохотный рассекает. Сколько ей лет? Иногда кажется, что под тридцать, иногда – что едва двадцать миновало. Бывают же такие старшие сержанты.
* * *
Сидел Женька над длинным трехстраничным текстом с авторучкой в руках. Майор не торопил, сидел напротив, разминал в пальцах сигарету.
– Товарищ майор, разрешите вопрос? Или только после подписи можно?
– Ну почему же? Спросить всегда можно. Правда, иной раз ответа не дождешься. Что интересует?
– Почему я? В смысле, почему меня отобрали?
– Прежде всего, по биометрическим данным. Ты очень вовремя в клинике оказался. Попытка «откосить», знаешь ли, порой прямо противоположный эффект дает. Естественно, и хорошее знание языка роль сыграло.
– Понятно. А из университета меня? С вашей подачи?
Майор сунул сигарету обратно в пачку:
– Земляков, тебя кто заставлял «хвосты» нагло игнорировать? Наша изощренная провокация, да? Взрослой жизни, ей только повод подай. Кому-то нужен переводчик, кому-то не очень нужен университет. Справедливо? Не буду кривить душой – без нашего вмешательства ты вполне мог со своими «хвостами» в легкую разобраться и сейчас в потолок поплевывать.
