– Как сержанту отвечаешь? Что за «че» такое? Ты устав-то читал, салабон тепличный?
Внизу распахнулась дверь. «Деды» замерли.
– Ой, а кто у нас там так страстно дышит? – томно поинтересовался снизу знакомый женский голос.
– Так мы это, насчет обуви беседуем, – чернявый младший сержант торопливо поправил на Женьке куртку.
Екатерина взлетела на площадку:
– Кадочник, я тебя предупреждала?! Я ж тебя, б…, урою. Кастрирую, кот блудливый. Ссать жопой будешь. Вы у меня без всякого дисбата сдохнете, стурвормы шелудивые. Пошли на хер отсюда! Земляков, шагом марш в кабинет!
На улице сгребла Женьку за шиворот:
– Слушай, еще раз замечу, что так перед ними топчешься, переселю в их вонючий кубрик. Понял?! Блин, сопля жеваная.
– Так я…
– Что ты?! Струхнул в кальсоны? Позорник германофильский. Если в следующий раз не врежешь паршивцу под дых, я тебя сама так отметелю… Толмач лоханутый.
Был и следующий раз, закончившийся, можно сказать, почетной ничьей. Женьке надорвали карман, а один из комендантских слетел с лестницы и несколько дней хромал. После инцидента никаких оргвыводов не последовало, только Катрин как-то мимоходом бросила:
– Ты все-таки лягайся аккуратно. С травмами возни не оберешься.
Интерес комендантских явно подувял, а Женька понял, что наставница присматривает за новобранцем бдительно. Даже некоторую глуповатую гордость ощутил – не у каждого такая нянька. Хотя стыдно, конечно.
Следующий удар по самолюбию был нанесен в одно из воскресений. На увольнение Женька, понятно, не рассчитывал. Но после обеда позвонили с КПП, – оказалось, гость к Землякову.
– Мать там твоя, – хмуро пояснила Катрин, удерживая под мышкой стопку картриджей к принтеру. – Сан Саныч разрешил. У тебя полчаса. И без глупостей, Земляков.
Женька стоял у заснеженной лавки, жевал сырник и невнятно объяснял маме, что переводами завален по горло, ноут дали замечательный, и вообще практика исключительно полезная. Мама расспрашивала, подливала из термоса кофе и загадочно улыбалась.
– Ладно, жив-здоров, только глаза красные. Я пойду, к тебе вот еще гостья.
Женька увидел стоящую в стороне Ирэн и судорожно заглотнул недожеванный сырник.
Подруга повисла на шее, не дожидаясь, пока мама отойдет:
– Ну ты лузер, Джогнут. Как же ты влетел?
– Да вот… угораздило, – Женька обнимал плечики, укрытые пышным меховым капюшоном, и чувствовал, что некоторые мужские реакции в солдатском теле еще сохранились. Утешительно, а то появились уже сомнения.
Чуткая Ирэн прижалась плотнее. Была она вся такая хорошенькая, душистая.
– Как же у тебя теперь с универом? Ой, что я, идиотка, спрашиваю. Давай Джогнут, отойдем, покурим.
– Слушай, мне идти уже нужно.
– Пять минут. Тебе чуть затянуться не помешает, – открыла пачку, среди сигарет прятались две самокрутки.
– Ирка, да ты с ума сошла! – ужаснулся Женька.
– Ой, какие мы дисциплинированные. Тебя что, обнюхивают? Или детектором проверяют?
Женька вздрогнул, предчувствуя беду, но обернуться не успел.
– Так, боец Земляков, что такое происходит?
Катрин стояла в распахнутой «аляске». Злая, рослая. Яркая без всяких помад и теней.
– Ой, а вы кто? – изумилась Ирэн.
– Это мой командир… – промямлил Женька.
– Старший сержант Мезина, – рявкнула Катрин. – Вы – мама? Нет? Ну и брысь отсюда.
Пунцовый ротик Ирэн округлился:
– А вы по какому праву на меня орете?
– Ириш, ты иди, – взмолился Женька, но было уже поздно.
Взгляд сержантши упал на пачку сигарет. Ирэн успела только ойкнуть – пачка оказалась в руках светловолосой истязательницы.
