Пейдж посмотрела на него сквозь ресницы. У нее были странные глаза: в офисе ему показалось, что они голубые, но в этом освещении они были почти фиолетовыми.
– Ты на меня пялишься, – заметила она.
Он облокотился о стол, наклонился вперед:
– Пытаюсь понять, какого цвета у тебя глаза.
– Зависит от настроения. Иногда голубые, иногда фиолетовые.
– И о чем говорят фиолетовые?
– Что мне хорошо.
Брэндону стало интересно, в какой цвет их красит возбуждение и доведется ли ему проверить это.
– Мы весь вечер говорим обо мне. Расскажи что-нибудь о себе, – попросила Пейдж и добавила: – Только не говори, что нечего особенно рассказывать. У всех есть что рассказать.
Он, конечно, не собирался рассказывать ей всю правду, но он знал, что чем меньше лжи, тем меньше надо запоминать, поэтому решил держаться так близко к правде, как было возможно, не раскрывая его истинной личности.
– Вообще-то я из Калифорнии, – начал он. – Родился не так далеко отсюда. Мой отец живет неподалеку.
– Вы видитесь?
– Давно не встречались.
– Ты сказал, что твоя мать умерла, когда ты был маленький.
– Передозировка.
Это не было официально признано самоубийством только потому, что она не оставила предсмертной записки. Все, кто знал Дениз Уорт, знали и то, что она была достаточно несчастна, чтобы свести счеты с жизнью, в том числе и из-за постоянных измен отца. Хотя Брэндону было всего четырнадцать, ее смерть стала последней каплей: они с отцом почти не разговаривали с тех пор. Он всегда был любимчиком матери, тогда как Эмма была папочкиной принцессой – и осталась ею до сих пор, насколько он знал.
– Есть братья или сестры? – спросила Пейдж.
– Сестра. Не виделись пятнадцать лет.
С того дня, как он уехал в частную школу на Восточном побережье. Он слышал, что она вышла замуж и ждала первого ребенка; вряд ли ему придется исполнять обязанности дяди, он даже не был уверен, что когда-нибудь увидит ребенка.
– Большой срок.
– Это долгая история.
– Очевидно. Невозможно поверить, что такой хороший человек, как ты, может так долго помнить обиду.
Брэндон усмехнулся:
– Ты едва меня знаешь. Вдруг я только прикидываюсь хорошим.
Она немного подумала, потом покачала головой:
– Нет. Ты забыл, я ведь стилист-консультант и разбираюсь в людях. То, как ты разговаривал с той продавщицей, невозможно подделать. Ты любишь людей. Ты хороший.
Может быть, даже слишком хороший и определенно слишком доверчивый. Эшли преподала ему этот печальный урок. Впрочем, о ней ему хотелось думать меньше всего.
– Значит, я тебе нравлюсь, – заключил он, ухмыляясь. – Раз я такой хороший.
– А может, я не люблю хороших парней? – Она допила вино. – Может, я люблю негодяев?
Похоже, вино ударило ей в голову: она начинала заигрывать с ним. Брэндон наклонился к ней, не сводя с нее глаз:
– Знаешь, я могу быть отъявленным негодяем.
Возможно, ему показалось, что цвет ее глаз стал глубже; в любом случае все становилось интереснее.
– Как так получилось, что у такой красивой девушки нет парня?
– А кто сказал, что его нет?
– Если бы был, ты бы не стала работать в пятницу вечером. И уж точно не сидела бы тут со мной.
– Сейчас для меня самое важное – работа. У меня нет времени на отношения.
Именно такая женщина и нужна ему сейчас – которая не станет ждать или требовать обязательств. С каждой минутой Пейдж все больше нравилась ему. Большая часть женщин, попадавшихся ему в жизни, бросались на него с выпущенными когтями, а у нее не хватало на него времени, и это было ново и интересно. Конечно, если бы она знала, кто он, время нашлось бы.
