Ниже были начертаны имена погибших. И еще одна строка:
«Они были нашими детьми».
Стоя на вершине холма, глядя на прекраснейшую, милейшую деревеньку, какую ему доводилось видеть, и ощущая запах отважных молодых цветов, Гамаш спрашивал себя: неужели отважна только молодость, а старики становятся опасливыми и трусливыми?
Неужели и он стал таким? Он определенно боялся войти в это чудовище, дыхание которого чувствовал на своей шее. Или это было дыхание Бовуара? Но Гамаш знал, что боится чего-то еще.
Арно… Черт бы подрал этого Арно! Бог знает, на что способен этот человек, даже находясь за тюремной решеткой. В особенности если туда его упрятал Гамаш.
Но и эти мрачные мысли исчезли, как только перед ним открылся этот вид. Как можно бояться чего-то, когда перед тобой такая красота?
В этой долине и приютилась деревня Три Сосны. Из труб поднимался дымок, на кленах, вишнях и яблонях завязались почки, а некоторые деревья были уже в цвету. По деревне перемещались люди. Кто-то работал в саду, кто-то развешивал на веревках стираное белье, кто-то подметал широкие красивые веранды. Весенняя уборка. Жители пересекали деревенский луг с полотняными мешками, в которых лежали длинные французские батоны и другие товары – Гамаш легко мог предположить, что это сыры местного производства и паштеты, свежие яйца с ферм и душистые кофейные бобы из магазина.
Он посмотрел на часы. Почти полдень.
Гамаш не впервые проводил расследование в Трех Соснах, и каждый раз он все больше прикипал к этому месту. Это было довольно сильное чувство. В конечном счете самое главное для человека – быть там, где тебе хорошо.
Ему хотелось пройти по осклизлой обочине, пересечь луг и открыть дверь бистро Оливье. Там он сможет согреть руки у камина, заказать лакричные трубочки и чинзано. А еще – густой гороховый суп. Он сможет почитать старые номера «Таймс литерари саплмент», поговорить с Оливье и Габри о погоде.
Как так получилось, что самое его любимое место на земле располагалось совсем рядом с самым ненавистным?
– Что это? – Жан Ги Бовуар прикоснулся к руке Гамаша. – Вы слышите?
Гамаш прислушался. Он услышал пение птиц. Шуршание ветерка в сухих листьях на земле. И что-то еще.
Рокот. Не больше. Приглушенное ворчание. Неужели у них за спиной ожил старый дом Хадли? Зарычал, заурчал?
Оторвав глаза от спокойной, степенной деревни, Гамаш медленно повернулся, и его взгляд упал на дом.
Дом тоже взирал на него, холодно, с вызовом.
– Это река, сэр, – сказал Бовуар, смущенно улыбнувшись. – Белла-Белла. Весеннее половодье. Ничего больше.
Старший инспектор пристально посмотрел на дом. Наконец он моргнул и, повернувшись к Бовуару, слабо улыбнулся:
– Ты уверен, что это не дом ворчит?
– Абсолютно.
– Я тебе верю.
Гамаш рассмеялся, дотронулся до плеча Бовуара своей большой рукой, затем двинулся к старому дому Хадли.
Подходя все ближе, он с удивлением увидел, что краска шелушится, а окна разбиты. Объявление «Продается» упало на землю, на крыше не хватало черепицы, даже из трубы выпало несколько кирпичей. Дом словно распадался сам по себе.
«Прекрати это», – сказал он себе.
– Что прекратить? – спросил Бовуар, бросившийся догонять шефа, чей широкий шаг ускорялся по мере приближения к дому.
– Я что, произнес это вслух? – Гамаш внезапно остановился. – Жан Ги… – начал он и замолчал, не зная, что сказать дальше.
Бовуар ждал, и почтительное выражение на его красивом лице сменилось недоуменным.
