Пока я раздумываю насчет любопытного репортера, взгляд Эбигейл Уитмен устремляется мне за спину, к моему компьютеру. К экрану, который не изменился с того мгновения, как я вскочила при ее стремительном появлении.
К экрану с картинкой с телефона.
В ней снова вспыхивает ярость. Наверное, пожар на вечеринке был вот таким, внезапным и обжигающим.
– Это с той ночи, да? Значит, это правда: ты копаешь. Сучка! Оставь его в покое!
Она бросается на меня, собираясь расцарапать лицо. Однако она тут же сдувается: ярость гаснет, едва вспыхнув. Осталось только горе, рассыпающееся, словно хлопья сажи. Она падает мне на грудь.
– Мой мальчик умер, – шепчет она. – Умер.
Сколько раз ей придется говорить это себе, пока она в это не поверит?
– Можно? – спрашивает миссис Перелли-Ли, указывая на экран. – Просто…
Я киваю. Картинку сложно разглядеть, но в ней нет ничего непристойного. Перелли-Ли наклоняется, всматриваясь в нее. Она указывает на скопление точек, которые я приняла за выгоревшие пиксели на старом экране. Но теперь, когда она указала на них, я поняла, что они расположены на обнаженной коже девушки.
– Вон там – вот это? Похожее на бабочку? Такая у Харпер, Иззи от них без ума. Перерисовывает себе в ежедневник и умоляет меня разрешить ей тоже сделать такую. Ну, как же!
Значит, на видео и правда Дэниел и Харпер. Это объясняет ссору на вечеринке. Никакой девушке не захочется, чтобы интимный эпизод с ее участием показали всем ее одноклассникам. И я в который раз удивляюсь двойным стандартам нашего общества, когда для парня съемка того, как он трахает девушку – это знак доблести, а для нее – позорное клеймо.
А потом мне вспоминаются горькие слова Харпер, брошенные при ее уходе из больницы. «Такая мерзкая шлюшка, как я».
А что если парень на видео – это не Дэн?
Табличка у меня в витрине перевернута на «ЗАКРЫТО», но меня ждет работа.
Надеюсь, днем я смогу забрать Харпер из больницы. Ей понадобится то, что я завариваю. И Эбигейл тоже понадобится. Моя дочка и моя бедная подруга потеряли парня, который был для них важнее всего.
Для того и существует мое искусство. Современное общество считает, что нашло такие способы облегчить наш жизненный путь, которые работают лучше колдовских: таблетки от печалей, приборчики для любви. Страховка от болезни и лотереи для обогащения. По всей Америке с главных улиц исчезают лавки ведьм.
Вот только нет более действенного лекарства от душевной боли, лучшего бальзама для разбитого сердца, чем то, что я сейчас варю у себя в мастерской.
Время все лечит. Но когда времени нет, сгодится колдовство.
Я снимаю с полки три банки из цветного стекла, а потом собираю в саду свежие ингредиенты. Закончив с этим, я не спеша выбираю самый подходящий для моих целей рецепт. Тот, на котором я останавливаюсь, очень старый, так что я осторожно вынимаю его из неглубокого ящика комода и переношу на дубовый ритуальный стол, который принадлежал еще моей бабке. Я осторожно разворачиваю фетровую подложку и придавливаю углы бумаги со схемой ритуала бронзовыми гирьками, чтобы она лежала ровно.
Погружаясь в приготовление, я чувствую, как шея и плечи расслабляются и душа успокаивается – впервые с той ночи у Бриджит. Я взвешиваю корень валерианы на аптекарских весах, а потом расплющиваю кусочки плоской стороной серебряного ножа. Эйра трется мне о ноги, мяукает. Она знает, что я работаю.
