Санный след - страница 12

– Харьков – настоящая столица! А какие там театры!

В этом она, заядлая театралка, разбиралась отлично. И немудрено, что услыхала об Уманцеве. Петр ведь один сезон играл в Харькове. И – Леночка была убеждена! – был там самым заметным, самым талантливым! Теперь Ксаночка стала просто мила и естественна с Петром, перестала отпускать свои шуточки и стараться нет-нет, да и подколоть его! И Леночка от этого чувствовала себя совершенно счастливой. Правда, спорить с Петром Ксения все равно не перестала, особенно когда речь касалась театральной жизни, репертуара, пьес, актеров. Вот буквально вчера, за обедом, – Леночка даже расстроилась.

А началось все с безобидного разговора о традициях. Петр посетовал, что сейчас актеры, горя желанием выдвинуться, обратить на себя внимание, часто занимаются совершенно непростительным новаторством и просто губят прекрасную роль. Лучше бы старались сохранить тот рисунок образа, который придавали ему первые исполнители. Например, почитаемый в театральном мире Василий Каратыгин – в середине прошлого века он первый сыграл и пушкинского Дон Гуана, и Арбенина в «Маскараде» Лермонтова, и Чацкого… Конечно, каждый волен привносить в роль свои находки, темперамент и даже частную судьбу! Но не отступать принципиально.

Ксения откинулась на спинку стула, сказала с задорным вызовом:

– Вы, Петр Арсеньевич, какой-то неудачный пример выбрали. Я еще девочкой слышала от наших друзей, старых петербуржцев, о Каратыгине. Они его знали и как актера, и как человека. Рассказывали, что на сцене он брал криком: орал, неистовствовал. Как человек был заносчив, с актерами не дружил. Мало того, своего актерского звания стыдился, в газетах приказывал именовать себя не актером, а коллежским регистратором Каратыгиным.

– Ну и что? – Уманцев пожал плечами. – Это можно понять: в то время актеры были люди подневольные, крепостные, вот и стыдился.

– Каратыгин-то как раз не из крепостных, с хорошим образованием, – не согласилась Ксения. – Из крепостных был Павел Мочалов. А вот он-то обладал настоящим талантом. Такого грешно забывать, а учиться у него как раз можно.

У Петра дернулся подбородок и заблестели глаза. Он приложил ко рту салфетку, и Леночке на миг показалось – сделал это не для того, чтоб промокнуть губы, а чтоб сдержать обидные слова. Но, конечно же, это было не так, потому что Петр ответил хотя и горячо, но исключительно вежливо.

– Мочалова, Ксения Аполлинарьевна, я бы не стал называть талантом. Да, иногда он играл очень вдохновенно – потому, наверное, и запомнился. Но он никогда не репетировал, ролей толком не знал и, по большей части, был на сцене совершенно скучен. Но, главное, он был запойный пьяница! А это, согласитесь, несовместимо с талантом.

– Как сказать!

Леночка с укоризной посмотрела на тетушку, но та упрямо щурила глаза и качала головой.

– Это спорный вопрос.

– Какой же спорный, помилуйте? Вы что же, одобряете пьянство? Мочалов устраивал дебоши в кабаках, бросил жену, от него отказалась родная дочь, умер он где-то пьяным, под забором! И это, вы полагаете, не порочит высокое звание таланта?

Но Ксения продолжала качать головой:

– Талант, как известно, совместен даже со злодейством…

Петр побледнел, но Мария Аполлинарьевна тут же попросила перевести разговор на более приятные темы. В конце обеда Петр извинился за свою горячность, но Ксения вовсе не обиделась, она находила удовольствие в дружеских спорах. Леночка очень любила обоих спорщиков, но ловила себя на том, что почти всегда она – на стороне жениха. Вот и в этом споре: верно, пьяный человек отвратителен, а если ему дал Бог таланта, он его загубит, убьет – за рюмку водки!