Сансиро осмотрелся. Дом был ветхий, опорные столбы потемнели от времени, раздвижные перегородки покосились, и закрыть их плотно не было никакой возможности. Потолок совсем почернел. Только лампа была новой. Может быть, Нономия из прихоти снял такой дом вблизи бамбуковой рощи, оставшейся от феодальных времен? В таком случае это его дело. Если же за город его погнала нужда, остается только его пожалеть. Сансиро слышал, что Нономия, видный ученый, получает в университете всего пятьдесят пять иен в месяц. Поэтому он, наверно, и вынужден преподавать в частной школе. А сейчас еще сестра в больнице. Вот он и переехал в Окубо, чтобы хоть как-то сводить концы с концами…
Вечер только начался, но вокруг стояла тишина. Слышно было лишь, как стрекочут и жужжат в саду насекомые. Сидя здесь в одиночестве, Сансиро особенно остро ощущал легкую грусть ранней осени. Вдруг он услышал крик:
– А-а-а-а! Уже недолго!
Кричали вроде бы где-то за домом, но очень далеко. К тому же крик сразу смолк, и Сансиро не успел определить направление. Он только понял, что это крик человека, всеми брошенного и отчаявшегося. Сансиро стало не по себе. Теперь вдалеке послышался шум приближающегося поезда, он все нарастал, и, наконец, грохоча с удвоенной силой, поезд пронесся под бамбуковой рощей. Комната перестала дрожать, и Сансиро, который до этого сидел бездумно, вдруг вскочил, пораженный мыслью, которая блеснула у него в мозгу, словно высеченная из кремня искра: уж не связаны ли между собой этот жалобный вопль и поезд, только что прогрохотавший? Сансиро стало страшно. От спины к ступням ног побежали мурашки, и он почувствовал, что не может больше спокойно сидеть на месте. Он пошел в уборную и стал глядеть в окошко. В эту ясную звездную ночь хорошо видны были железнодорожные пути и насыпь.
Сансиро вглядывался в темноту, буквально прилипнув носом к бамбуковой решетке окошка.
От станции по путям шли люди с фонарями. Судя по голосам, их было трое или четверо. Когда они дошли до переезда, свет фонарей исчез под насыпью. Каждое слово было отчетливо слышно, будто разговаривали совсем рядом:
– Чуть подальше!
Шаги стали удаляться. Сансиро вышел в сад, как был, в гэта, осторожно спустился по насыпи и пошел следом за фонарями. Он не прошел и десяти-пятнадцати шагов, как с насыпи спустился какой-то человек.
– Поезд кого-то задавил, что ли?
Сансиро хотел ответить, но голос ему не повиновался. Человек между тем прошел мимо. «Наверное, хозяин того дома, который стоит позади рощи, за домом Нономии-кун», – подумал Сансиро и прошел еще несколько десятков метров. Огни впереди вдруг перестали двигаться – люди остановились с поднятыми фонарями в руках и молчали. Сансиро посмотрел вниз, на освещенное пространство. Там лежал человек, перерезанный наискось от правого плеча до пояса. Поезд оставил его позади себя и помчался дальше. Только лицо не пострадало. Погибшей оказалась молодая женщина.
Сансиро помнит охватившее его тогда чувство. Он хотел сразу же бежать обратно, однако ноги будто свело судорогой. Вскарабкавшись наконец по насыпи, он вернулся в дом с сильно бьющимся сердцем, позвал служанку и велел принести воды. Служанка вроде бы ничего, к счастью, не знала. Спустя некоторое время из дома позади рощи донесся шум. «Хозяин вернулся», – решил Сансиро. Снова послышались голоса, теперь уже приглушенные. Потом наступила тишина. Гнетущая, почти невыносимая.
