Она что-то быстрого говорила, но было не разобрать и уж точно не запомнить, что именно. Старушка достала из-под тумбы серебряную шкатулку и начала поспешно в ней копаться. Спустя пару секунд мне были протянуты непонятные золотистые лепестки. Как и куда их надеть, я не понимала.
Бабушка поспешно встала предо мной, потянулась к резинке на затылке и распустила мне волосы. Она что-то довольно причитала, расправляя мои пушистые кудряшки, отчего на душе становилось тепло. Затем на прядь у лица начала аккуратно цеплять цепочку из золотых лепестков. Бабушка оглядела меня еще раз, грустно задумалась, затем поцеловала в лоб и погладила по щеке. Это были новые, но приятные ощущения, — моя русская бабушка умерла рано, и я совсем позабыла ту теплоту пожилых рук, что мне неожиданно посчастливилось испытать вновь спустя годы.
Ухватив платье, я поспешно направилась в свою комнату, дабы не заставлять гостей долго ждать. Натянула на себя и расправила наряд, что хранил запах старины и чего-то еще... будто советские духи. Этот непонятный аромат на удивление не отталкивал, а был даже как-то теплым и родным, что ли. Я подошла к массивному дубовому туалетному столику, оглядела себя с разных сторон и с удивлением поняла: нежный наряд мне очень даже шел. Золотистые лепестки, что спутались с прядями пепельных кудрявых волос, придавали образу особый шарм. Конечно, если бы я так одевалась в Москве, никакие Стасы и прочие современные ребята, возможно, не обратили бы на меня внимания — от образа веяло стариной и совсем другими нравами. Но сейчас, учитывая особенности всех моих нынешних реалий, я ни капельки не пожалела, что приняла от бабушки этот подарок — в нем я почувствовала эту первую и едва уловимую связь с Мардином и своими предками.
На улице послышались звуки барабанов и музыки. Я спешно поправила локоны, быстро припудрила лицо, на губы нанесла тонким слоем гигиеническую помаду и вышла из комнаты. Бабушка ждала меня у двери. Вместе с ней в такт музыке внезапно возникшего оркестра и под взглядами гостей, которых за десять минут стало больше вдвое, мы начали спускаться по лестнице. Бабушкины глаза блестели, родственники казались такими счастливыми, хлопали нам и что-то выкрикивали. Все были рады моему появлению, а я не верила в подобный теплый прием — сердце от трепета замирало, заставляя меня смущаться.
Во главе стола сидел новый гость — старик преклонных лет с таким же пристальным взглядом, как у бабушки. На голове его был скручен в рогалик белый платок, трость с искусной резьбой была сжата двумя руками, но самое странное — он внимательно изучал меня. Кто этот старик? Мой дедушка?
Мне хотелось задать дяде все вопросы, но под звуки музыки и странные завывания это было практически невозможно. Меня усадили рядом с бабушкой и Нарин в самом дальнем краю стола, и все начали праздновать и живо что-то обсуждать. Обстановка казалась очень веселой, вот только мне кусок в горло не лез из-за этих внезапных перемен и мыслей об отце.
— Когда мы уже поедем к отцу? — шепнула я недовольно Нарин.
— Пока нельзя, у нас ведь уважаемые гости. Все празднуют твой приезд, пришли на тебя посмотреть, — шепнула она мне с осуждением, накладывая горячий рис с мясом мне в тарелку.
Добрые слова в мой адрес были приятны, но и напрягали одновременно. Почему мы не едим к папе? День подходит к концу, а мы сидим тут и отмечаем мой приезд, пока он умирает от болезни. Я пыталась поймать взгляд Мусы, но дядя делал вид, что участвует в мужской беседе, и в мою сторону практически не смотрел.
