Сашка. Отпуск по ранению - страница 13

Из блиндажа неясно раздавался хриплый капитанов голос, кричавший на немца.

Сашка протер глаза.

– Он и ротному ничего не сказал. Такой немец… – проговорил Сашка, подавляя зевоту.

– Ничего, – продолжал Толик. – У капитана заговорит. А не расколется – к стенке!

– Чего городишь? – уже проснувшись окончательно, встревожился Сашка.

– А чего с ним цацкаться? Раз молчит, туда ему и дорога.

– А ты бы заговорил, если бы в плен попал?

– Чего равняешь?

– Так он тоже присягу небось принимал.

– Кому? – возмутился Толик. – Гитлеру-гаду! Ты что-то запутался, герой, – он снисходительно похлопал Сашку по спине. – Нельзя нас с ними равнять. Понял?

– Именно, – сказал Сашка. – Раз они гады, значит, и мы такими должны быть? Так, что ли, по-твоему? Ты листовки наши для немцев читал?

– Нет.

– То-то и оно. А там написано: обеспечена жизнь и возвращение на родину после войны. Вот так.

– Так это если добровольно сдастся, если расскажет все. А этого ты в бою взял, и говорить он, сука, ничего не желает.

– Ладно, дай покурить лучше. Труха у меня одна, – попросил Сашка, а у самого зависло в сердце что-то тяжелое от этого разговора.

– Держи, – Толик протянул туго набитый кисет с вышитой надписью «Бей фашистов».

– У вас тут с табачком, видать, получше.

Сашка оторвал газетки побольше и махры прихватил не стесняясь. Цигарка свернулась на славу, раза три можно прикладываться.

– Фриц сигаретами угощал, но не тот табачок, до души не доходит, – добавил Сашка, затянувшись во всю силу, и, выдохнув дым, спросил: – Откуда кисет такой?

– Подарок из тыла. Прислали тут посылочки с Урала.

– До нас что-то не дошло, – заметил Сашка, возвращая кисет, а потом спросил: – Много капитан выпил?

– По нему не поймешь. Как Катю вчера утром похоронили, так и начал. И ночью не спал, небось подкреплялся.

– Как убило-то?

– Шла из штаба в блиндаж, и убило… У нас здесь тоже потерь хватает.

– Ну, с нашими-то не сравнить.

– Не скажи… Вы сами виноваты, капитан говорит, окопов вырыть не можете.

– Тебя бы туда. Рассуждать легко, а мы еле ноги таскаем, не до рытья, – стало Сашке обидно. Что они, враги себе? Кабы могли, разве не выкопали бы?

Никто на передовой особо в душу к Сашке не лез, никто особо не интересовался, что чувствует, что переживает рядовой боец Сашка, не до того было. Только одно и слышал: Сашка – туда, Сашка – сюда! Сашка, бегом в штаб с донесением! Сашка, помоги раненого нести! Сашка, этой ночью придется в разведку! Сашка, бери ручной пулемет!

Только ротный, бывало, перед тем как приказать что-нибудь, хлопал Сашку по плечу и говорил: «Надо, Сашок. Понимаешь, надо». И Сашка понимал – надо, и делал все, что приказано, как следует.

Но на все, что тут делалось и делается, было у него свое суждение. Видел он – не слепой же – промашки начальства, и большого и малого, замечал и у ротного своего, к которому всей душой, и ошибки, и недогадки… И с распутицей этой, на которую теперь все валят, что-то не так. Разве весна негаданная пришла? Разве зимой припасов нельзя было заготовить? Просто худо пока все, недохват во всем, и воевать, видать, не научились еще. Но в том, что вскорости все изменится к лучшему, Сашка ни на минуту не сомневался.

От дыма, что глотал густо, кружило в голове, и хотелось ему сейчас только одного – поскорей бы с немцем все кончилось и отпустили бы его обратно в роту. На то, что в штаб бригады направят, уже не надеялся – не та обстановка сложилась.