– Я готов, – сказал Коля почему-то с виноватым видом.
– Фуфайку надел? – строго спросил Марков.
– Надел…
– Тогда иди к Будницкому, он объяснит тебе твои задачи в походе.
Коля вышел. Рудин кивнул ему вслед.
– Как адъютант? Справляется?
– Старается, – ответил Марков, и глаза его сузились, будто он смотрел вдаль. – Он на моего Саньку чем-то похож. Страшно подумать, какое испытание выпало такой вот детворе. Год сейчас для них считай за пять. И вы знаете, они все прекрасно понимают. Коля как-то сказал мне: «Здорово мне повезло, я, – говорит, – голову ломал, в какой вуз идти, когда десятилетку кончу, и вдруг подвалила война, и я попал в партизанскую академию…»
Так их разговор вдруг ушел далеко-далеко от того огромного и трудного дела, с которого он начался. Но дело это неотступно стояло рядом и сейчас же напомнило о себе. Галя принесла только что принятую шифровку из Москвы. Марков прочитал ее и передал Рудину.
«Из Москвы – Маркову. Передайте Рудину следующее: там, куда он идет, работают люди, прекрасно осведомленные о ходе войны, которым абсолютно ясно, что блиц не получился. Они знают, что быстрое и далекое продвижение их войск внутрь нашей страны вызвало опасную для них растянутость коммуникаций, которая уже теперь сдерживает активность их войск. Мы имеем точные сведения, что в их генеральном штабе дебатируется план приостановки наступления на Центральном фронте, чтобы к будущему году подготовить решающее наступление на Москву. Большую тревогу у трезвомыслящих немецких генералов вызывает неподготовленность их войск к нашей зиме. Речь здесь идет и об экипировке солдат и о технике, не рассчитанной на низкие температуры. Даже осенняя грязь уже стала для них ощутимой трудностью. Нужно, чтобы Рудин все это знал и учитывал. О выходе Рудина в операцию сообщите мне немедленно. Информируйте об этом и товарища Алексея. Все мы желаем Рудину успеха и уверены в нем. Привет. Старков».
Рудин прочитал шифровку и вернул ее Маркову. Они переглянулись. Радиограмма была для них как бы ответом на их постоянные и тревожные раздумья о положении на фронте. Не дальше как вчера они говорили об этом, и Марков сказал, что самую главную трудность для Рудина создает положение на фронте, ибо совершенно ясно, что разговаривать с Андросовым было бы гораздо легче, если бы немецкие войска не имели таких больших успехов в первые же месяцы войны.
– Остается только желать, – сказал Рудин, – чтобы Андросов оказался достаточно осведомленным.
– А если нет, – улыбнулся Марков, – информируйте его сами.
– Постараюсь…
С наступлением сумерек все покинули остров. За несколько минут до этого в Москву отослали последнюю радиограмму:
«Сейчас Рудин уходит. Все покидаем остров и переходим на зимнюю базу. Утром связь оттуда. Марков».
На границе болота Марков простился с Рудиным.
– Все будет в порядке, я уверен, – тихо сказал Марков, сжимая руку Рудина.
– Я тоже.
– До свидания!
– До свидания! – Рудин махнул рукой стоявшим поодаль товарищам, улыбнулся Гале Громовой, смотревшей на него широко раскрытыми глазами, и побежал догонять ушедший вперед отряд Ольховикова…
