Полицаи слезли с грузовика и приказали слезть Рудину. Машина умчалась, обдав их грязью.
– Иди! – вяло сказал Рудину один из полицаев.
Они шли прямо по раскисшему, чавкающему под ногами лугу. Полицаи матерно ругали шофера.
– Будто это нам надо, а не им, – с руганью сказал один из них.
– Что это за лагерь? – не оборачиваясь, спросил у них Рудин.
– Там узнаешь, – ответил один.
– Санаторий, – прибавил другой, и они рассмеялись.
До насыпи они добрались, когда заметно стемнело, но еще нужно было обойти длинный товарный состав. По ту сторону насыпи происходило что-то непонятное. Там то вспыхивал, то гас яркий свет. Слышались выкрики команд, лай собак и качающийся глухой гул.
Они обошли состав и стали переходить через железнодорожное полотно. Перед ними выросла фигура часового.
– Стой, кто идет? – испуганно крикнул по-немецки солдат.
– Опять двадцать пять! – произнес один из полицаев и, показывая на Рудина, начал кричать солдату, точно тот был глухой: – Вот его… в лагерь… партизан… в лагерь.
Солдат выпученными глазами смотрел то на Рудина, то на полицаев. Видимо, он понял только одно слово – «партизан» и теперь не знал, что ему делать.
– Вызови кого-нибудь из начальства, – спокойно сказал ему Рудин по-немецки.
– Сейчас. А ты посмотри за ними, – также по-немецки сказал солдат Рудину и, отбежав на несколько шагов, засвистел в свисток. К нему подбежал другой солдат, они о чем-то переговорили, и тот, другой, побежал с насыпи вниз. Солдат вернулся и сказал:
– Сейчас придет офицер, – сказал он Рудину, явно не понимая, кто из этих троих партизан.
Рудин видел перед собой громадную равнину, обнесенную высоким забором из колючей проволоки. Там строилась бесконечная серая колонна. То и дело прожекторы со сторожевых вышек обдавали эти шевелящиеся колонны ярким светом и тотчас гасли. Лаяли собаки. Что-то неразборчивое орал высокий голос, усиленный радиодинамиком. Но вот колонна качнулась и двинулась вдоль забора. Прожекторы уже не гасли, и их лучи двигались вслед за колонной. Теперь Рудин ясно понял, что это колонна пленных и что ее ведут к поезду.
Он не ошибся. Когда колонна через ворота вышла из лагеря, ее развернули вдоль поезда и вскоре остановили. Послышались слова команды, и колонна стала разделяться на куски. Потом пленные направились к поезду, каждая группа – к своему вагону.
В это время на насыпь взбежал запыхавшийся немец с нашивками капрала.
– Что тут такое? – спросил он у часового.
– Привели в лагерь какого-то партизана, – ответил часовой и показал на полицаев.
Капрал быстро подошел к ним.
Полицаи подтолкнули Рудина в спину.
– Объясни ему.
Рудин сказал капралу, что он пленный партизан и что его направили в этот лагерь.
– Что за чепуху вы говорите? – тяжело дыша, воскликнул капрал. – Не могли вас сюда направить. Этот лагерь ликвидирован. Где документы?
Рудин спросил у полицаев, есть ли у них какие-нибудь документы.
Один из них выхватил из-за пазухи конверт и отдал капралу. Тот достал из кармана фонарик и, подсвечивая им, прочитал вынутую из конверта бумагу.
– Чертовщина какая-то, – проворчал он, пряча бумагу в карман. – Стойте здесь, я сейчас узнаю.
Капрал побежал вдоль поезда.
Пленные уже залезли в вагоны. Рудин видел, как в стоявший рядом крайний вагон пленные подсаживали своих ослабевших или больных товарищей. Кто-то стонал громко, протяжно, и тихий бас ласково приговаривал:
– Потерпи, потерпи, сейчас…
