Движение жизнь. Простая истина, в которой я убеждаюсь каждый день. Чем, скажите, такой стиль прожигать отмеренные мне судьбой дни плох? Лучше и занятия в современном городе придумать нельзя. Риск – скажите вы. Да никакого. Надо быть полным идиотом, чтобы попасться в кривые лапы к нашим доблестным ментам. Заявления идут подавать в отделение лишь немногие пострадавшие, остальные же предпочитают, утерев кровавые сопли, заползти обратно в нору и там (сдохнуть, мои им пожелания. Кому такие нужны?), отлежавшись, поныв, вернуться на пастбище и дальше жевать травяную жвачку.
Бей пока молодой! Утром я всегда встаю рано, без относительно того, как поздно лёг вчера. Терпеть не могу валяться в постели. Одно дело покувыркаться с грудастой красоткой, по-другому – шкурой (зачётное название для сучек, очень подходит к их продажной сути), и совершенно другое – бока отлёживать. Каждая секунда, проведённая дома, мне казалась потерянной навсегда и зря. Спать я не любил и от своих сновидений тоже не был в восторге. Всё это для хлюпиков, не умеющих взять себе на пасть кусок по её размеру. Пособий мне не нужно, деньги сами ходят по улицам, а я за ними. Ать два, ать два, ать… Доставай деньжата, свинья.
Позавтракав, родители ещё дрыхли (выходной), уже в семь утра я появился на улице. Размявшись припасённым заранее пивком, поехал в гости к одной знакомой лапули – девки сочной, влюблённой в меня – семнадцатилетней давалке Рите. Хотелось ей по-простому, по рабоче-крестьянскому, вдуть. Достать до желудочных гланд. Я знал, её родители ещё вчера укатили на дачу, а Рита осталась. Меня ждала. В девять я был у неё. Встретила меня в синей кружевной ночнушке, заспанная, тёплая, молочно-спелая. Обрадовалась шкура. Хо хо. Ну и я, как истинный джентльмен, ответил ей взаимностью. Там, прямо в прихожей. Для начала. Не буду не нужными подробностями засорять вам голову, скажу лишь, что плотскими утехами занимался с ней до самого позднего вечера.
Выйдя от неё, вдохнув через раздувшиеся от запахов ночной прохлады ноздри воздух, замешанный на осенней прели, арбузной прокисшей мякоти разбросанной неизвестным неумёхой рядом с подъездом, достал сигарету и с упоением затянулся. Жила моя Рита на отшибе, недалеко от МКАДА, дом стоял на отдельном островке неким отщепенцем-бродяжкой, несколько в стороне от остальных домов района, сбившихся в подобие стаи. Путь мой лежал к ним, точнее – к автобусной остановке, на другом конце микрорайона. Хожу я быстро, прогулочного шага не терплю. Спеша между домами, около одного подъезда увидел сидящих на лавочке пацанов. Пять-шесть отборных особей моей породы. Стафорды, Питбули, Ротвейлеры, Доберманы. Зверь чует зверя и обычно обходит, если нет у него к родственникам особой надобности, стороной. И я, ничего не боясь, гордо прошествовал мимо. Но видно сегодня у них образовалась эта самая пресловутая надобность. Они, молча, в известной мне манере, снялись с нагретых их поджарыми задами мест и молча последовали за мной. Через минуту я услышал до боли знакомое:
– Эй, приятель, притормози-ка. Разговор есть.
Бегать от неприятностей я не привык, но к таким неожиданностям готов не был. До последнего, до этого почти хрестоматийного – "приятель притормози-ка", – был уверен, что сегодня мне ничего не грозит. Ведь главная горилла в джунглях – это я. Все должны чувствовать опасную острую вонь вожака, ментально исходящую от меня. Как же они этого не учуяли-то? Косяк.
