Брат Вит гордился своим подопечным, коего все хвалили за абсолютно все. Складывалось такое ощущение, что Матиаш идеален для всех, кто хотя бы заговаривал с ним. Как – то в обитель наведалась боярыня Эржебет Силецкая4 и после восьми слов, сказанных юношей она была очарованна и так долго восхваляла его и его протектора.
Однако всегда есть исключение из правил. И на сей раз это был настоятель монастыря, Ероним. Есть те, к которым он хорошо относится, есть те, к которым плохо, есть те, к которым он вообще не относился. Но в большинстве случаев он просто терпеть не мог окружающих. Вот в это большинство и попадает наш, как вы, наверное, поняли, главный герой.
За что Матиаш попал в такое положение, относительно аббата, никто не знает, а те, кто в воспитаннике видит совершенство, вообще этих обстоятельств не понимают. Но как бы то ни было, юноше часто приходилось выслушивать злобные речи главы обители, терпеть розги, горох, а иногда даже и оскорбления. Эти события наложили некий отпечаток на его лице – большую часть времени, не занятую беседами и другими прямыми контактами с окружающими, ходил он мрачноватый, серьезный и немного грустный. Однако в вышеуказанных случаях мог быть любым – веселым, радостным, переживающим и сочувствующим, редко грустным, по большей мере шутливым и улыбчивым.
Так прошло пару десятков лет. 8 дня зимы 1370 года, рано утром, по заснеженной дороге на черном коне и в того же цвета площе мчался всадник, постоянно озираясь по сторонам. Когда наш знакомый, страж ворот Кондрат, увидел его, то спросил, кто он такой. Но неизвестный не ответил. Вместо этого он ещё больше разогнался, и животное его на огромной скорости выбило двери.
Когда аноним влетел во двор, он заорал, что имеет срочное донесение и требует созвать всех монахов. Послушники быстро собрались, человек в площе шепнул пару слов на ухо аббату, и вся толпа переместилась в церковь, заперев при этом вход.
Вышли они минут через десять-пятнадцать, хмурые и взволнованные, а Ероним вообще, казалось, умрет от злости.
К Матиашу, следившему за происходящим, подошел Вит, изрядно постаревший (к тому времени ему было 67 лет, что для представителя людского рода являлось очень большим сроком существования) и седой.
– Помнишь нашу благодетельницу, пани Силецкую, что приезжала к нам несколько лет назад? – спросил опекун.
– Да, конечно я её помню. Она была так добра с нами.
– Так вот, выполни одну мою просьбу. Муж её, Анджей, приносил мне артефакт, – с этими словами постриженик достал из робы вещь небольших размеров, завернутую в тартановый платок, – просил, чтобы я сверился по нашим книгам, что это действительно магический предмет.
– И каков же ваш вердикт?
– Сейчас не об этом речь. Я прошу тебя отвести её в их замок. Дорога описана здесь, – монах отдал сверток бумаги и кошелек с монетами, – езжай к нему как можно скорей. Потом погуляй дня 3, поведай мир, а то ни разу и носу за ворота не совал.
– Я вас понял, отец. Какую лошадь взять?
– Бери самую лучшую, только не продавай… по крайней мере сразу.
– Тогда я возьму Сокола?
– Да, да, именно его… его…
Тут Вит задумался, и лицо его сделалось печальным. Матиаш не стал отвлекать его от нахлынувших мыслей, а начал готовится в путь.
Через минут пять он на белом скакуне подходил к выходу. Его остановил опекун:
– Все взял?
– Все, что может, по моему разумению, понадобится.
