Странная потеря памяти у меня образовалась. Я прекрасно помнил, что сейчас две тысячи девятнадцатый год, помнил много исторических фактов, помнил, что происходило в стране и мире в последнее время, помнил какие-то анекдоты, помнил какие-то фильмы, но вот когда, где и с кем я их смотрел было для меня полной тайной. Получалось я помнил декорации своей жизни, но не помнил ее.
Но вот у тела память, похоже, не пропала.
Сначала поймал себя на том, что когда на ужин давали кашу с сосиской, то рука непроизвольно искала нож, который в больнице никогда и не водился.
Как-то, бродя по двору, увидел перекладину, прибитую к двум растущим рядом деревьям.
Воровато оглядевшись, помня слова Сергеевича: «никаких физических нагрузок, милостивый государь. Пока, пока никаких», подошел, подпрыгнул, ухватился за перекладину и, ощутив приятное напряжение мышц, подтянулся один раз, второй… Через пару дней тело само уже вспомнило, видимо, привычный по прошлым годам комплекс упражнений, который я теперь стал повторять ежедневно, чувствуя, что уставшая от бездействия мускулатура возвращается к привычной жизни.
Не бросал меня и участковый, частенько заходил с отчетами:
– Тут мимо нас во все концы поезда проходят. Так что я в области договорился, там по нашей системе разослали про тебя информацию, может где-то тебя ищут.
Через несколько дней:
– Тебя уже скоро выписывать можно, Сергеевич сказал. А тут у нас в школе место завхоза пустует, я поговорил с директрисой, она может тебя взять. Вот только с документами кранты. Пока будет выписывать зарплату на своего зама, а отдавать тебе. Потом уже, когда документы появятся, она тебе оформит, все чин-чинарем будет.
– Откуда же документам взяться?
– Я в области почти договорился. Тебе справку оформят пока, будто утеря паспорта.
– На какое же имя.
– Ну имя-то тебе баба Клава дала, а уж фамилию и отчество я придумал.
– Какие?
– А ты угадай? – Алексей заливисто засмеялся. – Иванов Иван Иванович. Как тебе?
– Подойдет. Спасибо.
– Там при школе есть комната, даже с сортиром. Но ремонт надо делать, там окна вставить, еще кое-что. Пока, когда выпишут и ремонт идет, у меня поживешь.
– Удобно ли?
– Ерунда! Жена ушла, один живу, а дом у меня хороший, будет у тебя своя комната.
– Спасибо тебе, Алексей, даже не знаю, как отблагодарить.
– Ерунда! Я же здесь закон, а я думаю, что закон нужен, чтобы хорошим людям помогать. Мужик ты, видать, хороший. У нас тут все одно мужиков не хватает, вот я и борюсь за пополнение.
– Куда же они делись?
– Спиваются. Бабы-то дольше живут. Вот так скоро одни и останутся.
Мне нельзя было пожаловаться на отсутствие внимания.
Ежедневный обход – Вениамин Сергеевич обязательно присядет рядом с моей кроватью, уделит минут десять для неспешной беседы, ободряющих слов о силе моего здоровья.
Почти ежечасный визит бабы Клавы – не надо ли чего?
Как-то раз задремал днем, проснулся от того, что кто-то по голове гладит. Глаза открывать не стал, сквозь почти сомкнутые веки увидел Клаву, сидит, гладит меня и что-то бормочет. Так и не признался, что проснулся, пока она не ушла.
Вечером сказал Петровичу:
– Какая у вас баба Клава заботливая, везет вашим пациентам.
– Баба Клава – чудо! Думаешь, это только Сергеевич тебе вытащил. Не-а, я-то видел, когда ты еще в бессознанке лежал, она приходила, возле тебя сидела, молилась.
После этого разговора я стал сильно робеть в присутствии бабы Клавы, будто чувствовал перед ней какую-то вину. Даже не знаю, откуда это чувство возникло, будто напроказивший малец, про проказы которого родители не знают, хвалят его, а он-то вину чувствует, но не признается.
