В конце концов, к счастью для «концов» – директор парка культуры, Тадеуш Константинович, вмешался в затянувшийся цикл извне, оптимизировал хозрасчётное подразделение ПКиО «Конец апреля» и слил его воедино с «Балаганом». Как ни удивительно – это деяние оказалось благотворным. Миша Саенко применил волевое усилие, изменил мировоззрение и совсем завязал со злоупотреблениями. Нечто подобное, хотя и менее радикальное, сотворил над собой и Дима Гришунов. Слегка бухнуть на гастролях с Балаганом он не отказывался, но в запойный штопор уходить перестал почти совсем. Один только Марков не избавился от мрачной радости пития, потому что был старше обоих двух других членов ансамбля, и на всё имел своё мнение.
О чём говорит этот блистательный социальный эксперимент? Во-первых, о том, что любая система не может влиять на себя изнутри, а во-вторых – о бессилии разума перед лицом необъяснимых стихий. Казалось бы, все мы – разумные люди и способны приводить самые чёткие и ясные аргументы. Всякий горазд увещевать другого, до тех пор, пока сам не окажется в той западне, из которой только что убеждал того выйти.
Если сегодня я поставлю перед собой цель – убедить новые поколения в тщетности революционных затей, то неминуемо уподоблюсь паре трезвых музыкантов, которые ворчат на третьего, находящегося в иной кондиции по отношению к миру и самому себе. Безысходность такого положения заставляет меня плюнуть на бесполезные рассуждения об истории, закономерностях и прочих умностях. Лучше уж попросту впендюрить следующую главу, в которой окажется театральная пьеса, вполне себе авангардная для того времени. Тоже, можно сказать, сценарий, но не нашедший заказчиков, и сохранившийся лишь для того, чтобы периодически напоминать мне – как нелепо мы живём. Называется тот шедевр – «Письмо сестре».
(пьеса для авангардного театра)
Действующие лица: Брат сестры, Вася, Петя, Марфа, Никандр, Ферапонт и другие.
Открывается занавес. На сцене Брат сестры сидит за столом и пишет письмо. Написав, читает.
Брат сестры – Здравствуй, сестра! Я решил написать пьесу, но сюжет не приходил. Тогда я представил себе, что спускаюсь в зал, и оттуда, с режиссёрского места руковожу постановкой. Сразу пришёл сюжет. Верней, пришёл Петя, а потом вдруг вышел Вася…
Брат сестры спускается в зал. На сцену выходит Петя, а потом Вася.
Вася – Здравствуй, Петя.
Петя – А пошёл ты…
Брат сестры (из зала) – Занавес!
Занавес закрывается. Брат сестры обращается в публику
Брат сестры – Досадный факт, сестра! Едва начинается сюжет, как один из героев выходит из-под моего контроля и норовит материться. С такой же проблемой столкнулся Лев Толстой, когда писал Анну Каренину. Она вышла из-под его контроля и стала вызывать к себе сочувствие. Пришлось раздавить её паровозом. Но я попробую удержать сюжет в крепкой авторской руке. Внесу в диалог нотку печали. Сидит Петя. Он грустный. Входит Вася.
Занавес открывается. На сцене сидит грустный Петя. Входит Вася.
Вася – Здравствуй, Петя.
Петя – Здравствуй, Вася.
Вася – Что ты такой грустный?
Петя – А пошёл ты…
Брат сестры – Занавес!
Занавес закрывается
Брат сестры – Н-да. Опять они вышли из-под контроля. Придётся ввести дополнительные действующие лица и реквизит. Например, репу. Пусть Петя ест репу. Это усложнит постановку, сделает спектакль дороже с финансовой точки зрения, но никуда не деться. Например, так. Сидит Петя и ест репу. Выходят Марфа и Вася.
