Вздыхаю. Опускаю ноги на пол. Вставляю обратно наушник, и отворачиваюсь от нее. Некоторое время продолжаю фоном слушать звуки ее тонкого, с ехидцей, какого-то надломленного голоса, а потом он прекращает меня беспокоить.
Телефон неслышно вибрирует. Будильник. Пора вставать, карета подана, мадам.
На стойке регистрации еще никого нет, только несколько пассажиров переговариваются через ряд кресел. Я встаю около стойки, и в одну секунду передо мной возникает стюардесса.
– Ваши билеты, – профессионально улыбаясь, говорит она.
Ее улыбка существует отдельно от нее, как у Чеширского кота.
Протягиваю ей телефон с номерами билета.
Изучает списки.
– Извините, но вам не сюда. Вам в зал международных рейсов, – и подаренная мне улыбка, наклеенная на ее лицо, перемещается к следующему пассажиру.
Черт. Черт! Черт!! Черт!!!
Я совсем забыла, что у меня трансфер перед заграницей, и, значит, мне нужно проходить досмотр в другой зоне. Бегу туда, на полпути вспоминаю, что оставила свой рюкзак в зале. Возвращаюсь за ним, хватаю за лямку, и мы снова бежим.
Вроде бы успели. Сотрудница авиакомпании не выказывает недовольства моим опозданием. Я быстро прохожу проверку, досмотр и все остальные процедуры, и вскоре встаю в хвост проходящих на борт.
У меня место около прохода: не люблю летать, а смотреть в окно во время полета – тем более. Но оно почему-то занято. На всех трех креслах сидят разновозрастные дети, рядом с самым маленьким из которых я краем глаза улавливаю какое-то шевеление. Ага, это мама, просто она нагнулась к полу и роется в стоящей на нем сумке. Подхожу и внятно говорю:
– Извините, но мое место – 18С.
Она поднимает голову, и я вижу, что это моя ровесница или чуть старше. Смущенно улыбается.
– Простите… вы не согласитесь поменяться со мной? Нам с детьми дали места по разным сторонам прохода, и я боюсь, что без меня они доставят некоторые неудобства.
Тут мы с ней в унисон хихикаем: она – смущенно, потому что видно, как неловко ей меня просить об этом одолжении, а я – понимающе, ибо вполне могу себе представить те неудобства, которые могут случиться от присутствия маленьких детей без наличия контролирующего их взрослого. Сажусь на ее место (оно – возле окна. Ну ничего, наберем высоту, – закрою шторку). Включаю музыку на телефоне, пристегиваюсь потуже и откидываюсь на кресло.
Телефон начинает вибрировать. Странно, кому я могла понадобиться в столь ранний час? Это шеф. Ого. И что же он пишет?
«Ты нужна завтра в 10 на встрече», – то есть через четыре часа уже? Или в следующие сутки в 10? Непонятно как-то. А, впрочем, какая разница. Я ведь все равно не смогу быть там ни сегодня, ни завтра.
Пишу ему: «Меня не будет».
Тут же приходит ответ: «Хорошо. Вернешься – поговорим».
Я некоторое время раздумываю.
Неизвестно еще, когда я вернусь.
И в каком виде.
И вернусь ли вообще.
Что я могу ему гарантировать?
Да ничего.
И, собравшись с силами, я пишу ему: «Я увольняюсь с сегодняшнего дня». Потом отключаю телефон от сети, закрываю глаза и сразу же падаю в легкий, спокойный сон, который уходит только тогда, когда самолет нежно трогает своими колесами взлетную полосу одного из бесчисленных московских аэропортов.
Мы выходим с моим другом рюкзаком, который я не сдала в багаж, и потому таскаю за собой в виде ручной клади, и идем регистрироваться на следующий рейс. Вся процедура проходит быстро, и остается время на то, чтобы выпить кофе в моей любимой «Шоколаднице». Там я сижу около сорока минут, потягивая горячий кофе с привкусом корицы и молотых сушеных яблок, и лениво, одним глазом, почитываю газету. Ее развернул мой нечаянный сосед по столику, старикан, которому, судя по виду, – лет двести или около того.
