Что и говорить, Кент все-таки привел себя в изрядный порядок. Матовая кожа, изящно подрезанные на модный китайский манер веки, каштановые волосы, распаханные в рубчик, напоминающий полоску крупного вельвета или даже шелкового крученого репса, – что и говорить, жених хоть куда – загляденье, а не жених. Вылитый Том Круз, в крайнем случае – Эштон Катчер. Гельминтов в шейном эпидермисе давно уже не было, а крохотные гнойнички, вернее – шустрые, изворотливые существа, проживающие в порах кожи носа, ушли в настолько глубокое подполье, что их практически уже нельзя было заметить невооруженным взглядом.
Остальную одежду он купил. Купил, а не нашел на помойке.
Купил облачный темный твидовый пиджак, облачный – в смысле объемный и в смысле напичканный чипами, куртку харрингтон, бомбер шерстяной, джинсы стрейч (короткие, цвета индиго), много белых рубашек с жестким воротничком, часы «Patek Philipps», из обуви – белые тапки, оксфорды, дерби и броги, купил жизнерадостный high-tech-чипированный галстук с портретом его изобретателя H. Tech. Галстяна и многое другое.
Выбрав лучшее сочетание одежды, Кент надел трендовые солнечные очки с зазеркальными стеклами виртуальной реальности, клетчатый галстук-мотылек, взял модный кейс Президент из кожи сумчатого опоссума-вонючки и в таком виде зашел в соседний магазин канцтоваров. Будто бы осмотреть детские товары. Будто бы за тем, чтобы детскую игрушку купить. Продавщица как кинется к нему: «Купите то, купите это, а вот того не желаете, а этого?» Ходил, ходил вдоль прилавка, а потом и говорит: «Да что же это товар у вас такой завалящий, никто не берет, что ли? Товар залежалый и пахнет бабушкиной одеждой из сундука». А потом добавил: «Я бы взял у вас какие-нибудь пустяки, а будет ли у вас, милая, сдача с одной конгруэнтки?» Конгруэнтка в тот момент тянула уже почти на сто тысяч долларов, а в деревянных рваных и вообще немерено. Продавщица хотела что-то ответить, да так и осталась с открытым ртом.
Насладившись вдосталь красотой момента и испытав в полной мере ощущение законного торжества справедливости и победы прогресса над невежеством и ограниченностью, Кент по привычке решил прогуляться до мусорных баков на помойке. Нет, он больше ничего не будет черпать из этого чистилища, промежуточного состояния между миром вещей и великим плезневичевским «ничто»… Но привычка – вторая натура… Какой все-таки он пошляк: не только говорит, но и мыслит штампами.
Ничего такого ему больше не надобно. Ни рубашки с оторванными рукавами, которую можно выгодно загнать Шплинту. Ни банки прошлогодних соленых помидоров. Хорошо бы забыть о прошлом, будто его и не было – он теперь новый человек и уверенно входит в новую жизнь.
Двор был чуть припорошен первым легким снежком, сквозь который продолжал сиять яркой зеленью нескошенный газон. Наметанным глазом он заметил, что земля и снежок вокруг его прежних ямок будто свеженабросаны. Значится, кому-то понадобилось. Ему-то теперь ненадобно ничего такого. Всего-то меньше недели прошло, а как его жизнь изменилась. Коренным образом. Ямки, помойка, водопроводные краны, торчащие из стены, – все, что его так прельщало при переезде сюда из Мошкарово, ему теперь ничего такого не требуется. А кому-то, видать, понадобилось. Вроде он даже понимает, кому это понадобилось. В нишу дальней стены была вставлена большая картонная коробка. В ней копошился кто-то… в поролоновой куртке, а может, и в лохмотьях. Похоже, старушка какая-то. Как же ты зимовать будешь здесь, бедолага, неужто в этой коробке? Впрочем, некогда ему размышлять о несправедливостях мироустройства. Завтра гости. Завтра должны прийти Румб с Линой.
