Если для Паши время в пути представлялось счастливой уважительной причиной, чтобы проваляться несколько часов ничего не делая без каких-либо назиданий со стороны отца, то для Нади эти часы виделись вынужденным заточением в непосредственной близости с тираном, один лишь голос которого выводил ее из душевного равновесия. Она взобралась на верхнюю полку, отвернулась к стене и уткнулась носом в рукав своей олимпийки, чтобы приглушить запахи супов быстрого приготовления и отсыревшего постельного белья, заполнившие собой все тесное пространство вагона. Мерное покачивание и вгоняющее в транс постукивание колес по рельсам возымели свое действие, и постепенно Надя забылась тревожным сном.
Рано утром ее разбудил звук захлопнувшейся двери. Надя открыла слипшиеся глаза и перевернулась на спину. Несмотря на ранний час, она все же выспалась. Все еще спали, и только койка отца была пуста – наверняка пошел занимать очередь в туалет. Будь его воля, он бы и там поставил аппарат, выдающий номерки, чтобы ни один наглец не вздумал пролезть вперед него без очереди.
Надя достала из кармана телефон и взглянула на экран – семь часов. Неожиданно рельсы загрохотали – поезд въехал на железнодорожный мост. Девушка перевернулась на живот и выглянула в окно. Перед ее глазами раскинулась панорама непередаваемой красоты: в лучах утреннего солнца далеко внизу на многие километры растянулась широкая и гладкая река. Конец ее убегал за горизонт и прятался в голубой дымке, а берега, один крутой, другой пологий, были покрыты буйной молодой зеленью. По реке медленно плыла огромная баржа, груженная песком, а из прибрежных камышей длинными изогнутыми антеннами торчали удочки. Глаз художника непременно возликовал бы от царственного вида великой Волги, однако Надя лишь равнодушно перевела взгляд на соседнюю койку, где, уткнувшись стопами в дверь, растянулся Паша.
Полчаса спустя поезд оживился: туда-сюда сновали пассажиры, продавцы газет и всякой всячины; проводница разносила заказанный чай; беспрестанно хлопала дверь тамбура. Из соседнего купе то и дело доносились обрывки громких фраз и дружный смех – компания явно не скучала. Перовы готовились завтракать.
Лариса Андреевна и Иван Анатольевич сидели каждый на своей нижней полке. Мать нарезала огурец и аккуратно складывала кружочек к кружочку на блюдце.
– Лара, ну сколько можно тебя поправлять, – назидательно сказал Иван Анатольевич. Он нагнулся к столику и ткнул длинным пальцем в тарелку. – Вот этот кружок должен идти вот за тем. Неужели ты не видишь, что он не смотрится между этими двумя?
Лариса Андреевна вскинула на мужа удивленные глаза, но тут же опустила их, будто опомнившись.
– Да, конечно, ты прав, – женщина встала и аккуратно переложила кружочки огурца. – Этого достаточно или еще один нарезать?
– Достаточно, и стол протри, – Перов потянулся к перекладине на стене, снял аккуратно повешенное полотенце, медленно встал и вышел из купе.
Лариса Андреевна облегченно выдохнула и без сил опустилась на сиденье. Она устало посмотрела в окно на проплывающие мимо деревья, покрытые молодой зеленью. Солнце поднималось все выше, освещая бескрайние поля, сменяющиеся густыми лесами. Мелкие речушки убегали вдаль, кокетливо извиваясь. Природа дышала свежестью и манила дерзкой свободой.
Надя бросила взгляд на мать и тут же отвернулась, вспомнив, что обижена на родителей. Потом снова обернулась, но на этот раз глаза ее выражали, скорее, жалость, нежели обиду.
