По счастью, Надежда, жена, ни разу не видела, как он плачет. Сядет на бортик в ванной, воду посильнее и – ревет. Мужчины не плачут, мужчины огорчаются. А он – ревел.
А что обижаться на правду? Жена не должна говорить такие слова?
Не должна, правильно. Но и мужик не должен быть слабаком! Так, получается?
Ну, и все остальное: не оправдал ее надежд, нечем гордиться, а вот у других… и т. д. и т. п.
И снова права! Умная баба, в этом ей не откажешь. Умная, сильная.
А что правду-матку лепит в глаза – так она всегда ее лепит! Всем и всегда. Характер такой. Нрав крутой, это да.
Алексей однажды слышал, как она дочери говорит: «Все в жизни уравновешено. Рядом с сильными – слабые. Так и у нас. Да и потом, – тут она рассмеялась, – будь на месте твоего отца настоящий мужик… Да разве бы мы ужились? Лбами бы бились не на жизнь, а на смерть».
Всю жизнь Алексея мучил вопрос: почему она не ушла? Красивая, умная, смелая? Мужики, глядя на нее, шеи себе сворачивали – даже когда ей было уже хорошо за сорок.
Высокая, крепконогая, широкобедрая. Волосы русые – косу на затылке закручивала, а та все равно распадалась – тяжелые волосы.
И брови вразлет – широкие, длинные, к вискам. Глаза серые и очень серьезные, но смешливая – рассмеется, и из глаз словно брызги.
Вернее, когда-то была смешливой.
Учились они в параллельных группах. Он помнил ее пышную юбку в синих цветах – шла она по коридору, и юбка закручивалась вокруг сильных ног. Она злилась, одергивала. А потом вдруг рассмеялась и глянула на него: «Что, может, снять? Ткань дурацкая – липнет и липнет! Дурацкая – потому что дешевая!»
В голосе ее были злость и раздражение.
И посмотрела на него вопросительно, словно ожидая совета.
Он растерялся, почувствовал, что залился свекольным соком, выдохнул и вдруг, неожиданно для себя самого, произнес: «Если вы ее снимете, будете еще прекрасней! Я убежден!»
От удивления она широко распахнула глаза, растерялась и хмыкнула: «Смело!» Потом рассмеялась: «Думаю, это не всем понравится! Так что буду мучиться дальше!..»
Не кивнув на прощание, она снова раздраженно одернула юбку и, чертыхаясь, быстрым шагом пошла по коридору к аудитории.
…Очнулся Алексей от тычка в спину.
– Что застыл? – заржал одногруппник Валька Петров. – Понравилась цаца? Ничего бабец, а?
– Да ладно тебе, – смутился он. – Цаца… как цаца. Кстати, а кто она? – Алексей изо всех сил пытался скрыть волнение в голосе.
– Надька Смирнова. Не баба – огонь! Огнемет просто. Не дай бог попасть под струю! Спалит без остатка! – И Валька громко заржал. – Сибирь, батенька! Там они все такие, – тихо продолжил он и почему-то вздохнул.
Так и расстались. Только с тех пор не выходила Надя Смирнова из его головы. В коридорах всматривался, башкой вертел по сторонам – вдруг снова увидит?
Встречались, конечно, сталкивались – то в столовой, то в гардеробной, то в холле, то на объединенных лекциях.
Она как будто его не узнавала. Впрочем, кого узнавать-то? Ну перебросились фразами в коридоре, и забыла, наверное. Тоже мне – повод!
Нет, было однажды – он осмелел! Сам удивился своей прыти.
В столовой встал прямо за ней. Подвинулся – так близко, что услышал запах ее волос – едва уловимый аромат сладкого шампуня.
Надя, наверное, почувствовала его близкое присутствие и дыхание, резко обернулась и чуть покраснела.
– С юбкой порядок? – От смущения и страха он совсем «распоясался».
