– Я знала, что ты приедешь, – прошептала Эвелина.
– Выехал сразу, как только ты позвонила.
– Спасибо, Чейз. Я уж и не знала, к кому обратиться. – Она отступила и еще раз посмотрела на него. – Бедняжка, ты, должно быть, совсем вымотался. Идем же, я приготовлю кофе.
Они вошли в холл, и Чейз словно ступил в детство – здесь почти все осталось нетронутым. Тот же дубовый пол, тот же свет, те же запахи. Казалось, повернись, загляни в гостиную и увидишь сидящую за столом мать. Она всегда писала от руки, никогда не пользовалась печатной машинкой и свято верила, что если «раздел светских новостей», как завуалированно называлась колонка сплетен, достаточно пикантен, то редактор примет его и на суахили. Редактор принял не только колонку, но и ее саму. Такой вот брак по расчету.
Печатать мать так и не научилась.
– Привет, дядя Чейз.
Он поднял голову – на верхней ступеньке стояли молодые мужчина и женщина. Неужели близнецы? Не может быть. Чейз изумленно смотрел на спускающуюся пару. Филипп шел первым. Когда они виделись последний раз, племянник и племянница были неуклюжими подростками. А теперь… Оба высокие, подтянутые, светловолосые. На этом сходство и заканчивалось. Филипп двигался с легкой, уверенной грацией танцора, но если он и напоминал элегантного Фреда Астера, то его парой определенно была не Джинджер Роджерс. Спускавшаяся за ним молодая женщина топала, как лошадь.
– Глазам своим не верю – Кэсси и Филипп!
– Ты просто давно не приезжал, – напомнила Эвелина.
Подойдя ближе, Филипп протянул руку – жест скорее незнакомца, чем племянника. Ладонь у него была узкая, изящная, пальцы длинные и тонкие. Рука джентльмена. От матери ему достались и другие аристократичные черты: прямой нос, четкие линии лица, зеленые глаза.
– Причина для приезда ужасная, но я все же рад, что вы здесь, – серьезным тоном произнес он.
Чейз перевел взгляд на Кэсси, которую помнил живой обезьянкой, засыпавшей его вопросами. Как же могло случиться, что она выросла и превратилась в угрюмую молодую женщину? Волосы убраны назад и стянуты так сильно, что лицо как будто состоит из одних только выступающих углов: большой нос, глубокий прикус, голый квадратный лоб. И только в глазах пряталось что-то знакомое, что-то от той десятилетней неугомонной проказницы. Что? Прямота, проницательность, ум?
– Привет, дядя Чейз. – Тон сухой, деловитый. Слишком деловитый для девушки, только что потерявшей отца.
– Кэсси, – обратилась к ней Эвелина, – почему бы тебе не поцеловать своего дядю? Он проделал долгий путь, чтобы быть с нами.
Кэсси спустилась на пару ступенек, приложилась губами к его щеке и тут же торопливо отступила, словно смущенная этой фальшивой демонстрацией чувства.
– Ты определенно выросла. – Это было лучшее из того, что пришло ему на ум.
– Да. Такое случается.
– Сколько тебе?
– Почти двадцать.
– Так вы оба, должно быть, в колледже.
Кэсси кивнула, и ее губы впервые тронула улыбка.
– Я изучаю журналистику в университете Южного Мэна. Решила, что когда-нибудь нашей газете потребуется…
– Филипп учится в Гарварде, – вставила Эвелина. – Как и его отец.
Улыбка увяла, не успев распуститься. Девушка раздраженно взглянула на мать, повернулась и пошла вверх по ступенькам.
– Кэсси, ты куда?
– У меня стирка.
– Но здесь же твой дядя. Он только что приехал. Вернись и посиди с нами.
– Зачем, мама? – бросила девушка через плечо. – Ты и без меня прекрасно его развлечешь.
