Считая баранов - страница 11

Не знаю, чем я себя выдала, но через какое-то время Красавец №2 напрягся. На его идеальном, не испорченном эрудицией лбу, была видна напряженная работа мысли. Он усиленно вспоминал…

– А мы с тобой нигде раньше не встречались? – наконец спросил №2.

– Встречались, – загадочно улыбнулась я.

– То-то я мучаюсь, лицо знакомое! – обрадовался он. – А где мы встречались?

– В постели – чётко проговорила я, а двое наших попутчиков одновременно подавились бутербродами, закашлялись и стали хлопать друг друга по спине.

Минут пять в купе было гробовое молчание. Мне кажется, даже поезд остановился, так вдруг стало тихо. №2 щурил глаза, вглядываясь в меня и анализируя всё то, что за час до этого анализировала я сама, и, наконец, сказал:

– А я тебя сразу узнал. Просто у тебя сейчас причёска другая.

Надо заметить, что как раз прическа у меня была абсолютно такая же!

И пока наши пожилые попутчики приходили в себя от неожиданного известия о нашем совместном прошлом, №2 выдал все свои лучшие приёмы, которые за десять лет совершенно не изменились! Он рассказал, обращаясь почему-то к мужикам, что все эти долгие мучительные годы думал только обо мне, поведал, как страдал, проливая ночами слёзы над моей черно-белой фотокарточкой (которой у него, естественно, не было и быть не могло), как, героически отказывая себе во всём, искал меня по свету (он именно так и сказал – «по свету», хотя всё это время мы жили, разумеется, в одном и не столь уж большом городе). К концу его пламенной речи мужики украдкой вытирали слёзы, представляя его героем Джека Лондона, стойким и верным, а сам себе он, думаю, казался киногероем (ну так уж у нас повелось) из «Длинной дороги в дюнах», который в финале многосерийного фильма всё-таки находит свою любимую женщину, постарев, подурнев от страданий, и пройдя лишения и войны. Наши прошлые отношения он расписывал, как будто это была многолетняя, всепоглощающая любовь, а не мимолетное прелюбодеяние.

Кончилось тем, что он начал, как озверевший, приставать ко мне. До ночи я отбивалась от него, причем мои гневные, а иногда матерные тирады и даже пощёчины, только распаляли его! Даже попутчики, которые сначала явно осуждали меня мол «Что ж ты, девонька, ведь не отрекаются, любя», встали на мою сторону и начали отдирать от меня сопротивляющегося Красавца № 2. Как только мужики уснули, № 2 слез со своей верхней полки и увалился рядом со мной, но я столкнула его на пол и сказала, что буду орать, пока не придет милиция, если он не отвалит.

-Уйди немедленно к себе наверх, придурок! – шипела я.

-Ты такая страстная! Как тигрица! – урчал № 2.

Всё-таки мне удалось убеждениями и угрозами загнать его на верхнюю полку, откуда он ещё какое-то время смотрел на меня с улыбкой маньяка и шептал:

– Малыш… Зачем эти игры? Ты же хочешь меня…

Потом он уснул, а я сидела всю ночь, не сомкнув глаз, а утром попросила проводника, чтобы он переселил меня в другое купе – ведь мне предстояло ехать ещё одну ночь, а я больше не выдержала бы этих аргентинских страстей.

Апогеем этого (фильм быстро менял жанры) ужастика стало поведение Красавца № 2 на вокзале. Встречавшей меня маме он пафосно преподнес сувенир из ракушек с надписью «Привет из Севастополя» и сказал, что он просит руки её дочери. Пока ошалевшая от неожиданности мама пыталась понять, «кто у нас дочь», я тщетно старалась вырвать у № 2 свою сумку, как вдруг он сам выпустил её и сделал совершено отсутствующее лицо – по перрону тревожно всматриваясь в окна поезда, бежала полная женщина в широком сарафане. № 2, как фокусник, тут же достал из кармана кольцо, отточенным движением мгновенно надел его на палец, почти брезгливо отпихнул меня и пошел ей навстречу, блаженно улыбаясь.