— Эх, чёрствая ты стала, Курочкина! Сама-то уже три развода пережила, а мне порадоваться не даёшь нормально, — Анька села рядом со своей сестрой Машей, звонко чмокнула ту в лоб и снова стала размахивать свидетельством о разводе, как белым флагом капитуляции.
— Вообще-то два, но зришь в корень, — признаться, настроение было дерьмовей некуда, и сколько бы я не заливала его шампанским, легче не становилось. Надо было дома остаться, хотя… Не обмыть развод очередной подруги – грех. А у меня своих полно, этот явно лишний.
— Люсь? — Ника откровенно грохнула челюстью. — Кура на ощип?
— Это ещё кто кого ощипывает, — я осушила бокал и кивнула официанту, взмахнув пустой бутылкой. — Он же за последний год только тратит! То стартап какой-то замутил, прогорел, естественно, а Люся долг его возвращала банку. В прошлом году в совместную закупку шмотья из Китая ввязался, дальше догадаетесь. А сейчас он курсы кулинарные оканчивает у какого-то звёздного повара, шефом всея Руси стать желает или ресторатором, я уж не помню. Да он всё желает, кроме как работать на дядю. Короче, эта содержанка с увядшим на фоне неудач либидо меня уже достала. Знаете, вот все говорят, как сложно найти любовь, а я считаю, что сложнее не убить её.
— Чё, прям увяло? — Анька даже смеяться перестала, только изредка икала, то и дело припадая губами к пустому бокалу.
— Пустыня Сахара…
— Так заведи себе кого-нибудь, для плотских утех, — Ника заиграла бровями. — Давай, Курочкина, вижу тебя, как облупленную! Рассказывай…
— Да завела, вот только на душе кошки скребут каждый раз, когда возвращаюсь домой. Вижу это недоразумение в семейниках, которые без ума и памяти строчит ему маменька, и прям стыдно становится. А трусы ещё в рисунок такой гаденький. То ли рябина, то ли календула… Хрен их, чокнутых подпольных аптекарей, разберешь! — я почти выхватила бутылку из рук официанта, зубами вытащила пробку и стала разливать по бокалам. — Он смотрит мне в глаза и душу выворачивает. Меня ноги домой не несут уже, придумываю дела, встречи, забиваю выходные активностью, а потом, выжатая как лимон, снова плетусь в понедельник на работу.
— Чё, прям не взбалтывает твою чернильницу своим пёрышком? — зашептала Аня.
— Да он уж и забыл, где та чернильница находится, я только пятна оттирать в туалете успеваю и порнушку, вклеенную в сканворды выбрасываю, конспиролог хренов. А он, падла, новые кладёт! И ведь не стыдно… А я вот знаю, что его либидо убивает. И трусы эти парашютами, чтобы кокушкам дышать было чем, и матушка, освоившаяся в моей гостиной. Она ж из своего мухосранска раз в два месяца приезжает, а живет потом все полтора.
Я только сейчас поняла, насколько взвинчена. Одно лишь упоминание о моем весёлом семействе вызывает мигрень и заставляет трезветь. Но проблема в том, что пока они оккупировали мой дом, трезветь не хочу Я!
— Люсь, ты ж у нас бой-баба, прихлопни этого таракана, и адьёс, амигос! В чём проблема? — Машка выдохнула облако кальянного дыма, смеясь, как Ника кашляет и руками разгоняет его.
— Солдат ребенка не обидит. Слышали фразу? Так вот, я — солдат! — взмахнула бутылкой и завопила: — Боженька, ну где все мужики-то нормальные? Ну, хоть одного бы! Одного! Хочу сильного, смелого, горячего настолько, чтоб прикуривать можно было… И член чтоб прямой был крепкий, как стрела индейца! Я буду очень хорошей девочкой… Клянусь. Аминь!
