Мне уже несколько раз приходилось проворачивать этот номер, и лишь однажды кассир покатился со смеху и дал мне тридцать секунд, чтобы я убралась подобру-поздорову, пока он не вызвал копов. В тот магазин я больше ни ногой и с тех пор выгляжу не как уверенная в себе женщина средних лет, а как мать семейства на грани нервного срыва.
Мама наблюдает из окна гостиной, как я подлетаю к ее автомобилю и несколько минут вожусь с обогревом. В нынешнее время года в Виндзоре очень холодно по ночам, и сегодняшний вечер – не исключение. Еду по пустым улицам, прижимаясь к рулю, колени дрожат. В большинстве домов окна темные, лишь в некоторых все еще горит свет. Направляюсь к Мейн-стрит и паркуюсь у супермаркета «Севен-илевен»[7], ближайшего открытого заведения, в котором я пока не засветилась. Предпочитаю два раза в одном месте не показываться. Скоро доступных вариантов не останется, и мне придется ехать в центр города.
Вокруг никого, только мимо прошумел автомобиль. Подходя к двери, я почти физически ощущаю на себе взгляд продавца. Стараясь выглядеть как можно непринужденнее, уверенной походкой двигаюсь вперед, засунув руки в карманы, как будто просто хочу заскочить за пивом после долгого трудового дня, после чего вернусь домой к супругу и четырем отпрыскам. По крайней мере, надеюсь, что произвожу именно такое впечатление. В противном случае я, видимо, уже прокололась.
Толкаю тяжелую стеклянную дверь и шагаю внутрь. Посетителей нет, так что внимание кассира целиком и полностью приковано ко мне. Смотрю на него и нервно улыбаюсь.
Из своего опыта знаю, что не стоит сразу же бежать с опущенной головой в алкогольный отдел.
– Сильно похолодало, а? – говорю я официальным тоном.
Теперь не только выгляжу, как дура, но и голос у меня получился как у настоящей идиотки.
– Угу, – отвечает продавец.
Он молодой, на вид около двадцати. Стоит со скучающим видом, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к экрану, транслирующему изображения с камер безопасности. К разговору он явно не расположен.
Направляюсь в первый отдел, делая вид, что заинтересовалась конфетами, якобы никуда не тороплюсь и вообще заскочила за хлебом. Осталась последняя буханка со скидкой. Беру ее, потому что уже выяснила, что, если помимо бутылки купить что-то еще, это повышает шансы убедить кассира, что мне тридцать восемь. Детям ведь нужен хлебушек на завтрак, должно сработать.
С распродажной булкой под мышкой прогуливаюсь к полкам с пивом в дальнем углу и слышу, как открывается входная дверь, запуская внутрь волну холодного воздуха. Быстренько пробегаюсь глазами по ценникам и хватаю самый дешевый блок, состоящий из шести бутылок.
Иду к кассе, подняв подбородок и не сводя глаз с продавца, однако в груди начинает расти волнение. С притворной уверенностью выкладываю на прилавок хлеб и выпивку и с вежливой улыбкой передаю двадцатидолларовую банкноту. Сзади кто-то подходит, но я слишком занята своей ролью и паршивой актерской игрой, чтобы оборачиваться.
Кассир равнодушно пробивает хлеб, и я уже внутренне праздную победу, но потом он смотрит на меня и задает тот самый леденящий душу вопрос:
– Можно ваше удостоверение, мэм?
Я ойкаю и хихикаю, копируя реакцию мамы.
– Вы мне льстите!
Тот и ухом не ведет, терпеливо ожидая с тем же безразличным выражением лица. Сглатываю комок в горле и передаю ему мамины права. Похоже, дело пахнет керосином.
