– Всего пара бокальчиков, – говорит она, театрально закатывая глаза. – Твой отец преувеличивает.
Вряд ли преувеличивает. И вряд ли обошлось парой бокалов. Я молча сгребаю одежду на полу, складываю стопкой и убираю в шкаф. На туалетном столике рядом со старой фотографией – где папа с волосами, а я без передних зубов – стоит другой бокал. Пустой, со вчерашнего дня.
Закусываю нижнюю губу, наклоняю голову и аккуратно притворяю дверцу. Мама уже встала и шаркает тапочками по комнате. Хватаю бокал и поворачиваюсь к ней, пряча его за спиной. Изнутри распирает разочарование, но я скрываю его и выдавливаю улыбку.
– Я ужасно устала, поэтому поговорим завтра. Уилл заедет за мной в полвосьмого.
Мама ничего не отвечает, однако замечает, что я стащила бокал, и хмурится. Ее губы подрагивают, она прищуривается, делает вид, что не заметила пропажи, и начинает взбивать подушки. Выхожу из спальни и закрываю дверь.
В коридоре верчу добычу в руках и так крепко сжимаю стекло, что, кажется, еще чуть-чуть – и оно лопнет. Появляется папа, и я ослабляю хватку.
Он стоит в проеме гостиной, облокотившись о дверной косяк, и выглядит виновато.
– Дай-ка сюда.
Шагает ко мне и осторожно вынимает бокал из моих напряженных пальцев. В другой руке у него бокал из гостиной.
Папа слишком молодой, чтобы лысеть и иметь столько морщинок. И каждый раз, когда он несет в мойку очередной бокал, у отца появляется этот печальный взгляд, который старит его еще больше. Он проходит по коридору мимо меня в темную кухню, а я стою и слушаю звук бегущей из крана воды.
Пока отец смывает мамину помаду с ободка бокала, мой взгляд останавливается на столике в прихожей. Там стоят фотографии: на одной – свадьба родителей, на другой – мой первый день в детском саду, и волосы перевязаны дурацкими яркими резиночками. А посередине – третья рамка, светло-розовая. На ней никогда не бывает пыли: мама протирает ее минимум дважды в день. Пять аккуратных розовых букв – все, что осталось нам в память о ней. Незатейливый сувенир, одно лишь имя, поскольку больше никаких следов мы сохранить не успели.
Нам не суждено было увидеть малютку Грейс, но мы никогда ее не забудем.
И хотя Даниэль Хантер считает, что мне наплевать на нее и на Джейдена, я сопереживаю им как никто другой. Просто меня страшит прикасаться к чужой беде, потому что я знаю цену утраты и то, как горе меняет людей.
В свое время оно изменило и нас самих.
Кто придумал поставить физику первым уроком в понедельник? Какой-то садист, не иначе. Мне она нравится, честное слово, но только не в восемь утра. К тому же идет всего четвертая неделя семестра. Зачем я только сунулась в класс отличников…[2] В такую рань мы ничего не соображаем, и фразочки типа «статическое равновесие» просто не усваиваются.
Склоняюсь над партой и опускаю голову на тетрадь с домашкой, которую Уилл наспех списал у меня утром на парковке. Не пойму, отчего он не справляется сам. Ведь он гораздо умнее меня и единственный из нас троих планирует учиться в колледже за пределами Колорадо. Мы с Холденом, скорее всего, останемся в штате, а вот родители Уилла могут обеспечить ему переезд из Виндзора куда его душа пожелает. Порой мне и самой хочется уехать.
Открываю глаза, но головы не поднимаю. За соседней партой Кейли Такер одной рукой держит телефон на колене и строчит эсэмэски, а другой что-то пишет в тетради. Скорее всего, выводит каракули. Сидящий за ней Уилл грызет ручку и, склонив голову набок, сосредоточенно слушает разглагольствования мистера Экера о законах Ньютона. Я непроизвольно расплываюсь в улыбке, глядя, как Уилл слегка хмурится после каждого незнакомого термина из уст учителя. Проходит не менее десяти минут, прежде чем он наконец замечает, что я на него таращусь.
