– Сам хочу. Своими руками, – Листопад протянул к проректору большие ладони, но тут же и убрал, – руки предательски потряхивались. – Деды под танки бросались, отцы – целину поднимали. Что ж мы-то, вовсе потерянное поколение?
Растроганный Давид Менделевич шмыгнул носом.
– Да, дела. Не слышал бы, не поверил. Привыкли, понимаешь: цинизм, цинизм. А на поверку-то – наша, большевистская закваска. Силен все-таки в советском человеке дух коллективизма, – он склонился над селектором. – Проверьте срочно, по Листопаду и Негрустуеву никаких сигналов не поступало? Может, из общежития что?…Ничего пока?..Да нет, так просто. Но если что, то – немедленно.
Файн отключил селектор.
– Не скрою, мне, старому партизану, приятен ваш порыв, – в уголке его глаза и впрямь блеснула слезинка. – Но как раз вчера последнюю партию отправили.
– Сами доберемся, – заверил Антон.
– Так денег…
– За свой счет, – отрезал Листопад. – Не будет покоя, пока первый мешок картошки вот этими руками не закину в закрома Родины.
И тем Файна перепугал окончательно.
– О! Раз в закрома, – он заново потянулся к селектору. – Еще раз тщательно посмотрите, может, из милиции что? …Да нет, тут что-нибудь с особой подлянкой должно быть. И пригласите ко мне…Да, да. Пусть заходит.
Файн задумчиво отпустил кнопку:
– Черт его знает, что за день выдался! Сегодня еще один десятитысячник объявился. На днях из МГУ перевелся. Вроде «блатной» и – нате вам – тоже по собственному желанию рвется. Может, радиация солнечная усилилась?.. Заходи, заходи. Знакомься с попутчиками.
Несдержанный Антон хихикнул: в дверях стоял Вадичка Непомнящий.
– А почему налегке? – заметил проректор. В самом деле из теплых вещей при Вадичке оказалась лишь бутылка водки, оттопыривавшая карман пиджака.
– Да ничего, я изнутри горячий, – успокоил его Непомнящий. Не говорить же, что телогреек в доме секретаря обкома отродясь не водилось, а времени приискать не оставалось.
– Что ж. Раз уж сами вызвались, – проректор оглядел всю троицу. – Теперь вы не просто каждый по себе, а практически комсомольская ячейка. Как сказали бы у нас в партизанском отряде, передвижная диверсионная группа, – проректор еще раз пригляделся и опасливо сплюнул через левое плечо. – Ну, и на вашу удачу, заявка утром поступила во-от отсюда, – он подошел к карте и толстым пальцем ткнул в угол ее, помеченный сплошным лесным массивом. – Из колхоза… – на всякий случай еще раз сверился с текстом. – Аж имени Товарища Лопе де Вега.
Мотнул головой, не отойдя еще, видно, от утреннего изумления:
– Оказывается, когда переименовывали, с Мате Залка перепутали. Да так и оставили. Правда, просили двадцать человек. Ну да с вашим-то энтузиазмом…Старший, само собой, – аспирант.
– Доверье оправдаем, – заверил Листопад и, не давая проректору передумать, первым выдавился из кабинета.
В полном молчании все трое вышли в коридор.
– Ничего, мужики, – покровительственно объявил Вадичка. – Всё не так уж сумрачно вблизи. Я через свои каналы прокачал. Кипеш пошел, но уголовное дело еще не открыли. Так что месячишко в колхозе отсидимся. А там батяня из отпуска вернется и развернет куда следует. Главное, меня держитесь. С Вадичкой не пропадете. Вадичка везде лисом просклизнет. Вы только меня не бейте, – он опасливо отодвинулся: уж больно сладким сделался взгляд Листопада.
– Ни в коем случае. Зачем же тебя бить? Ты нам целехонький нужен, – Иван заурчал. – Ты у меня теперь, падла, дневать и ночевать на пашне будешь. Три нормы в день! За всю ячейку.
