Вполне понятно, что если сложившиеся фактические отношения одновременно и удобны для регулирования, то они не являются препятствием действию закона. В этом случае они не создают никакой юридической проблемы и не привлекают внимания юристов. Поиски же фикции следуют всегда за обнаружением юридического тупика, глубокого противоречия, возникшего в реальности.
Другое дело, что, раз возникнув усилиями закона, фикция со временем начинает восприниматься юристами как реально существующее явление. Нам может показаться курьезной убежденность многих немецких юристов в естественности вещного договора, но если мы вспомним, как сами воспринимаем юридическое лицо, вспомним тяжелые баталии по поводу его социальной реальности, известные нашей литературе, то ситуация предстанет в ином свете[36].
Если верно, что в праве существуют только лица, действия, вещи, то верно это в том смысле, что при всех известных юридических опосредованиях каждое из этих явлений – все же материальный феномен.
Эту связь внешне явленного и преобразованного сознанием в простейшее понятие, все еще в основном фактическое, мы часто даже не замечаем. Чувственно мы воспринимаем картину, в которой один человек передает другому пять яблок. Но известные нам социальные связи, в которых мы сами участвуем, заставляют нас воспринимать одного человека как продавца, другого – как покупателя, а пять яблок – как товар, покупку.
В другом случае мы видим человека за рулем автомобиля, но существующая социальность приводит к восприятию этого явления как владения автомобилем. И факт покупки, и факт владения при этом не утрачивают материальности (потому они и факты).
Поэтому фикции прежде всего имеют своим объектом именно лиц (можно указать здесь на фикцию юридического лица), вещи (я бы сослался на такую актуальную сегодня для нас фикцию вещи, как помещение) и, наконец, действия.
Вещный договор – фикция сделки создает фикцию исполнения этой сделки – фикцию действия по передаче права, которого на самом деле как действия не существует.
Поэтому вполне уместно вернуться назад и сопоставить эту фиктивную конструкцию с иной, которая мне кажется более естественной.
Разделение действия сделки: принципы и предрассудки
Предметом обсуждения является не столько критика вещного договора, хотя его явления в русской юридической литературе нужду в такой критике, пожалуй, обнаруживают. Скорее мы будем обращаться к тем источникам, из которых возникли идеи, породившие как вещный договор, так и вообще представления об удвоении воли в сделке. В этом смысле рассуждения будут не вполне традиционными[37].
Более десяти лет назад, когда я пытался разобраться в теории собственности, мне показалась весьма плодотворной, между прочим, высказанная Д. Дождевым идея о том, что генезис права собственности и договора лежит в разных плоскостях. После этого автор источника (он при этом цитировал, впрочем, других авторов) говорил мне, что я неправильно его понял. Поэтому я должен сказать, как мной понят этот тезис, коль скоро он оказался лишен авторитета.
Первоначальная купля-продажа, как известно, предусматривала только передачу спокойного владения. Из этой непревзойденной по логике конструкции, в частности, возникла и ответственность за эвикцию, судьба которой впоследствии была столь трудна именно из-за утраты первоначальной логики. В классическом праве собственность, следовательно, была случайным (и практически, и теоретически) эффектом купли-продажи
