Не один Хазелтон наверняка сплетничает о его семейном положении: просто этот болван единственный набрался наглости прямо спросить его самого, – но что это за слухи, одному Богу известно. Лондонский свет гудит, обсуждая долгое отсутствие герцогини Эджфилд, хотя мало кто удивляется этому обстоятельству, принимая во внимание его репутацию. Неужели в конце концов придется признать, что жена его покинула? Что, быть может, никогда и не любила его? Совсем как мать…
Такие мысли бродили в голове у Себастьяна, пока он намыливался. Погружая мыльный брусок в горячую воду, а затем тщательно намыливая себя, он едва не рычал от досады.
На следующей неделе Рождество. И опять он проведет этот треклятый праздник в одиночестве. Ладно, пусть не совсем в одиночестве, но в отсутствие хотя бы слабого подобия семьи. Даже в доме у лучшего друга провести рождественский сезон ему не удастся: ведь туда съедется вся родня, а в родню его лучшего друга входит и она. Это бесило еще сильнее. До того как женился, Себастьян был уверен, что прекрасно знает будущую жену, что от нее можно не ждать неприятных сюрпризов, а потом оказалось, что Вероника ему не доверяла и готова была поверить самой мерзкой клевете. В точности как его мать. Проклятье! Никогда в жизни ни в ком он так не ошибался!
Несколько лет после смерти отца Себастьян проводил рождественские праздники в семье Джастина. Ядовитая змея, что дала ему жизнь, давно перестала даже делать вид, что сын ей не то что дорог, а хотя бы интересен. На весь зимний сезон она уезжала с подругами в Бат.
Теперь же, в последние два года, не имея больше возможности отмечать Рождество с Уитморами, Себастьян поневоле отправлялся к Селби, еще одному другу. Он верный товарищ и славный малый, но его семья – совсем не то, что Уитморы. Они не подшучивают друг над другом, не играют в настольные игры, не торопятся открыть подарки еще до того, как наступит Рождество… Нет, Селби никогда не займут в его сердце то же место, и все-таки эту распроклятую неделю ему придется провести у них в доме, отбиваясь от любезностей подвыпившей тетушки Минни и криком общаясь с глухим как пень дядюшкой Тедди.
Из этих невеселых мыслей Себастьяна выдернул громкий стук в дверь.
– Да? – откликнулся он, немало раздраженный: кто посмел прервать его в такой момент?
Дверь отворилась, в ванную вошел дворецкий Хоторн и, сделав два шага, остановился, опустив глаза в мраморный пол.
– Что такое, Хоторн? – рявкнул Себастьян. – Какого черта там стряслось, что нельзя было подождать, пока я закончу и оденусь?
Голубые глаза Хоторна упрямо смотрели в пол, но на щеке задергался мускул.
– Там ее светлость, – сообщил он замогильным голосом, явно сожалея о том, что вынужден доставить такое известие. – Она в серебристом кабинете и требует немедленной встречи с вами.
Если бы в ванную влетел дракон и уронил кусок мыла ему на колени, и тогда Себастьян изумился бы меньше, чем сейчас.
– Ее светлость? – решив, что ослышался, повторил Себастьян.
– Ее светлость, – скорбно подтвердил Хоторн. – Герцогиня Эджфилд.
– Моя жена? – уточнил герцог. Каждое слово по отдельности было понятны, однако смысл происходящего от него ускользал.
– Да, ваша светлость, – повторил дворецкий с интонацией висельника в голосе. – Я не посмел бы беспокоить вас в такой момент, но она… – Бедняга кашлянул и умолк.
Себастьян выгнул бровь.
– Она была очень настойчива, верно, Хоторн?
