Пришлось ехать верхом. Мое всегдашнее везение. Лошадь казалась смирной и приветливой. Но еще когда ее выводили, на морде чудовища я заметил ухмылку. Она, видимо, много слышала обо мне и теперь надеялась на приятную прогулку.
Ехать пришлось порядочно. У Стэнтноров было много земель. Мы мало разговаривали. Я осматривал окрестности: вдруг пригодится.
Я с младых ногтей развивал в себе эту привычку, поэтому и пошел добровольцем в разведку, когда исчез настоящий Секстон.
– Похоже, Снэйк возвращается, – сказал Питерс.
Мы спустились с холма и приближались к месту событий. Под дубом, недалеко от застрявшей в деревьях туши оленя, я увидел человека.
– Сержант, в армии я ни разу не встречал никого из ваших парней. Кто-нибудь из них знал Секстона?
– Не думаю.
Я спешился, привязал повод к молодому дубку. Лошадь недовольно зыркнула на меня.
– Размечталась, думала, я отпущу поводья и ты спокойненько удерешь?
– Что ты сказал? – переспросил Питерс.
– Я к лошади обращаюсь. Люблю разговаривать с лошадьми: они понятливей людей.
– Снэйк, это Майк Секстон. Был разведчиком у меня на островах. Ты, наверное, слышал о его приезде.
Снэйк что-то проворчал и оглядел меня с головы до ног. Я в долгу не остался.
Снэйк перещеголял даже Чейна. Волосы он не стриг с тех пор, как ушел из армии, борода торчала клочьями. Вряд ли он часто мылся и менял одежду. Штаны были заляпаны причудливыми разноцветными пятнами.
– Слышал, – подтвердил он.
– Что-нибудь нашел?
Снэйк проворчал что-то. Это означало «нет».
Я взглянул на тушу:
– Некрупная особь.
– Олененок, – ответил Снэйк, – только начал линять.
Однако. Зачем браконьеру олененок, если ему нужно мясо, а звери здесь не пугливы? Он скорей убьет оленя покрупней. Я внимательно осмотрел тушу.
Я не разглядывал дичь уже лет десять, но видно было, что работал дилетант, который никогда не делал этого сам, а лишь видел, как делают другие.
– О сегодняшнем патруле. Был у вас определенный план? Распределение обязанностей?
– Ты о маршруте? Был, – ответил Питерс. – Маршруты наметили таким образом, чтобы четыре человека могли проконтролировать всю территорию.
Я не совсем это имел в виду, но спросить точнее не мог – из боязни выдать больше, чем хотел.
– Где был Хокес, когда это произошло?
– Там, выше.
Я пошел за Питерсом. Место преступления сразу бросалось в глаза: Хокес, упав, цеплялся за траву. Он потерял порядочно крови, и глупые мухи, вместо того чтобы лететь кормиться на золотую жилу – оленью тушу в кустах, облепили место, где он упал. Да, Хокес упал шагах в ста от оленя. С такого расстояния не промазал бы даже слепой лучник.
Я отыскал след Хокеса и прошел по нему до того места, где он оборвался.
– Здесь, полагаю, он затрубил в рог. Потом спустился вниз и остановился второй раз.
– И тут браконьер уложил его.
Во всяком случае, кто-то сделал это.
– Когда это произошло?
– Около девяти.
– Ага.
Тот олененок умер гораздо раньше.
Я вернулся вниз, Снэйк по-прежнему стоял, уставившись на тушу.
– Тебя что-то смущает? – спросил я.
– Кому понадобился маленький олененок? – проворчал он.
Его не волновало, что старый товарищ лежит поверженный со стрелой в груди. Он оплакивал олененка.
Я снова осмотрел тушу, но смертельной раны не обнаружил.
– В ней была стрела?
– Нет.
Снэйк явно не страдал излишней болтливостью.
Дерево, на котором повис олененок, росло в нескольких шагах от края небольшого, футов триста, лесочка, за ним начинался ручей. Я пошел вниз по склону, поглядывая по сторонам в поисках следов разбойника. И нашел. Некто в страшной спешке продирался сквозь заросли. Оно и понятно: он только что подстрелил парня и боялся, что вот-вот появятся его товарищи.
