По-настоящему, осмысленно, кошмарно.
Что было несвойственно Альдреду, из него наружу рвалось прозаичное человеческое сочувствие. Он сам запер его в закромах души ради своего же блага. Инквизитор округлил глаза, следя за Эдени. Для него оставалось загадкой, как человек может так кричать от боли. Совесть его молчала, было просто… не по себе.
Некоторое время Альдред стоял, как вкопанный. После – опомнился. Он собирался кинуться к чародейке, помочь ей как-нибудь. Однако ментор, с ним поравнявшись, выставила перед репрессором руку, не пуская вперёд.
Они переглянулись. Наставница покачала головой, мол, не встревай. Репрессор только дров наломает. Кто-то вроде него – так тем более.
Альдред подчинился. Он считал, та лучше знает.
Было непонятно, что вызывает страдания Эдени. Тем временем к ней возвращался контроль над собственным телом. По крайней мере, так со стороны казалось.
Её скрюченные пальцы потянулись к лицу. Она раскрыла рот – настолько широко, что при судорогах вывихнула челюсть, давя на горло костями сверху-вниз. Крики отныне звучали утробно.
Вопли доносились до живых и здравствующих с другой стороны.
Из Серости.
Словно ей не хватало воздуха, бессознательно сновидица начала царапать ногтями лоб и щёки, нанося себе новые, уже поверхностные раны. Иной раз она цепляла склеру глаз, кровя их.
В один момент спина её неестественно выгнулась. Ни за что в жизни она сама бы не сумела в здравом уме пойти на такое. Её будто выворачивало наизнанку.
Что-то потустороннее. Прямо изнутри.
Позвонки хрустнули. Мученица потухла, замолчала и обмякла.
Готова.
Флэй замер. Он непроизвольно задержал дыхание, заворожённый смертью Эдени. Такое довелось ему узреть впервые. Репрессор будто забыл, как дышать.
А когда опомнился, стал жадно, как в последний раз, грести ртом воздух. На язык лёг терпкий, неестественный привкус озона – отголосок всякого Ритуала Начертания.
Между тем наставница поглядела на пергамент. Онейромант погибла, но оставила после себя какое-никакое заклятие. И скорее всего, крайне мощное: изумрудная руна сияла, распластавшись во всю ширь полотна.
Хоть на что-то сгодилась.
Репрессор не знал, как быть. Он потерялся в рое мыслей, напиравших одна на другую. Сложно было сосредоточиться на чём-то одном. Лишь когда ментор коснулась его плеча, Альдред пришёл в себя.
Это касание ни с чем не спутаешь. Можно сказать, он знал каждую клеточку кожи на её ладонях. И мог распознать через несколько слоев одежды даже.
Инквизитор выпрямился и поглядел на неё.
– Ты справился, – заявила она, довольная проделанной работой. Немногословная и хладнокровная, как и всегда, когда речь шла о долге перед Равновесием.
– Я? – Альдред осёкся.
Уши его заложило – настолько громко кричала Эдени. А может, это давление так скакнуло от вспышки стресса? Эхо всё ещё разносилось в голове.
– Вы знаете, что делать! – бросила миротворцам наставница. – Скальп и сердце!
Латники скривились в поклоне, слушаясь главную надзирательницу Башни. Они направились к сундуку, чтобы достать необходимые инструменты для вскрытия: не с палашами ведь труп обрабатывать. Хирургия – дело тонкое.
Даже если за дело берутся грубые амбалы.
Один из них надумал вытащить девку за ноги из рунического круга. Заблаговременно, из лучших побуждений. Тело Эдени было податливое, как мешок с конским навозом.
Только потянул, его окликнули. Он пошёл к остальным и ненароком подтёр руну сапогом. Шаркнул так шаркнул…
